Тот пребывал в полном смятении.
Кормилица слегка смутилась и, чтобы вновь обрести хладнокровие, дала малышу подзатыльник и повелительно промолвила:
— Соси!
Бедный карапуз, которому молоко больше уже никуда не лезло, подчинился и вновь срыгнул.
Сосед молодой женщины, на чьи одежды излилась жидкость, не проронил ни слова.
Кормилица на самую малость отвела в сторону полу накидки, и взору монаха предстали две горы, при виде которых он едва не помрачился рассудком.
И все же некая, прочно засевшая в голове мысль определенно не давала ему покоя.
В какой-то момент кормилица засуетилась и попросила остановить.
Монах проявил настойчивость.
— Подождите, прелестное дитя (в ней было семь футов росту), я тоже здесь схожу.
И батюшка вскочил на ноги.
Ему помогли спуститься на землю.
На лице кормилицы на какие-то доли секунды отразилось сомнение, но затем она все же решила сойти.
Место было безлюдным, парочка-тройка домишек — не более.
Сгущался туман.
Женщина с младенцем бросила вокруг себя несколько диковатых взглядов, заметила тропинку, уходящую в обнесенный стенами сад, и, сделав три шага, оказалась позади телеги, где, галантно протягивая руку, ее ждал монах.
К несчастью, вес великанши был такой, что кляча вдруг почувствовала, что почва уходит у нее из-под ног, — вся эта масса потянула ее назад, грозя опрокинуть.
Монах одной рукой держался за повозку, другую же предлагал прелестному дитя; лошадь сделала шаг вперед, пытаясь восстановить равновесие.
Движение это слегка нарушило позу монаха, и он еще крепче вцепился в кориколо.
Этого оказалось достаточно.
Телега моментально опрокинулась, сбросив пассажиров на спину монаху, первой на которого, оступившись, упала кормилица.
Началась приличная толкотня.
Вне себя от ярости, кормилица повела могучими плечами и в один миг скинула с себя всех висевших на ней людей.
Распрямившись, она одной рукой схватила оравшего во все горло карапуза, сунула его под мышку и, обернувшись к уже поднявшемуся на ноги капуцину, свободной рукой дала ему такую пощечину, что бедняга, словно сноп, обвалился на землю.
Кормилица величественно удалилась по уходящей в глубину сада тропинке.
Что ей сделал этот монах?
Загадка!
Капуцин едва не лишился чувств и напоминал кролика, которого ударили по затылку ребром ладони; бедняга громко стонал.
Мало-помалу его привели в чувство.
Он открыл глаза, бледный, испуганный, как человек, который видел нечто странное.
— Ах! Господи! — пробормотал он. — Ах! Святая Дева! Но кто мог такое подумать? Какой удар!
— Да, оплеуху, преподобный отец, вы получили знатную, уж можете мне поверить, — сказал какой-то лаццарони.