— Признаюсь: именно так все и было.
Монах был красный как рак.
— Вы слезли с телеги, кормилица тоже, и уже на земле вы решили проверить свои подозрения?
— Да, ваше превосходительство.
— И получили оплеуху?
— Притом мощнейшую!
— И вы пришли сообщить мне, что эта мнимая кормилица есть некто иной, как переодетый мужчина?
— Даже так?
— Вот вам, преподобный отец, на что выпить!
И без обиняков Луиджи бросил брату-капуцину увесистый кошелек, а затем, уже не столь почтительно, как прежде, добавил:
— Захаживайте чаще! Раз уж у вас есть склонность к шпионажу, я позабочусь о том, чтобы вам было на что набить ваше брюхо добрым вином и вкусной пищей! Ступайте и возвращайтесь завтра.
Донельзя довольный, монах откланялся.
Первое. У него было золото.
Второе. Он отомстил человеку, который так его избил.
Третье. Он надолго обеспечил себя отменными кутежами.
Этих трех причин достаточно для того, чтобы любой капуцин почувствовал себя совершенно счастливым.
Что до Луиджи, то настроение его улучшилось еще более.
Вернувшись с задания, командиры его секретных групп первым делом услышали следующее:
— Вендрамин в Неаполе!
Рассказав им о случившемся, министр добавил:
— Если к утру завтрашнего дня этот колосс еще будет на свободе, можете забыть о своих постах.
Не теряя ни минуты, сбиры отправились на поиски великана.
Глава XXXIX. Когда любишь!
В тот же вечер герцогиня Истрийская, очаровательная любовница короля Франческо, как обычно, одна, умирала от скуки в той самой спальне, где в день мятежа и пожара столь неожиданно появился Паоло.
Тяжело вздыхая, прекрасная герцогиня предавалась воспоминаниям…
Она все еще любила…
Время от времени она поглядывала на миленькие часики, свисавшие с ее руки, и шептала:
— Ох уж эта Люсиль! И где можно столько шляться?..
И ее изящная ножка нетерпеливо постукивала по ковру, а рука мяла батистовый носовой платок.
Ох, желания женщины! Какое волнение! Какой огонь! Какая страсть!
А она, герцогиня, желала, желала узнать новости о Паоло, желала увидеть его вновь, желала любить его.
Почему он не приходит?
Во время бунта ей было страшно не за себя, а за него.
Она слышала, что обитатели портовых районов Неаполя поднялись на восстание, а Паоло был королем этих людей, и она боялась, что с ним может что-то случиться.
Она думала:
— А что, если его поймали?
И при мысли об этом герцогиню бросало в дрожь.
Но она говорила себе:
— Король меня любит! Выдумаю для него какую-нибудь историю!.. Скажу ему, что Паоло — мой близкий родственник, и добьюсь от Франческо его помилования.
Посещали герцогиню и другие, еще более мрачные мысли: