Никто не ожидал, что фамилия Грин останется с ней навсегда, но случилось именно так, потому что никто не приходил, чтобы дать ей свою фамилию. Когда Клаудиа родилась, шла война, разлучившая многие семейные пары, и людям было не до усыновления; когда же война закончилась, оставшиеся в живых пары быстро обзавелись собственными детьми, а если кто-то и приходил подыскать себе ребенка, то всегда обходил ее стороной, словно она не заслуживала любви.
Наверное, поэтому ее родители и отказались от нее. И наверное, по той же причине от нее всегда отказывались и другие люди. Они тянулись к ней, покоренные золотом ее волос, сиявших вокруг головы словно нимб, но вскоре их улыбки исчезали, и они поскорее переходили к другим детям. Возможно, их отпугивала ее застенчивость или огромные голубые глаза, которые в трехлетнем возрасте не светились радостью, словно уже многое повидали на своем веку; или прекрасное, но хмурое личико, на котором никогда не появлялась улыбка — как будто зная всю правду жизни, она навсегда разучилась улыбаться.
Первым прибежищем для Клаудии стала школа. Она была очень смышленой, ее замечательные способности позволяли ей отрешиться от тягостного одиночества и грубой правды жизни, с головой уйдя в учебу. Больница оказалась ее вторым прибежищем, после того как она услышала разговор одноклассниц о том, что добровольная работа в подобных учреждениях положительно скажется при их поступлении в колледж. Клаудиа никогда не думала о колледже — все ее силы были сосредоточены на ежедневной борьбе за выживание, — и в добровольной работе в больнице она искала не возможность устроить свое будущее, а возможность помогать другим.
Клаудиа встретила Рейчел Кинкейд на Рождество, через два часа после того, как у Рейчел произошел выкидыш пятого ребенка, зачатого ею вместе с мужем Виктором. Клаудиа принесла ей графин с водой, но, едва перешагнув порог палаты, она сразу же пожалела, что принесла воду, а не цветы, которых там не было. Рейчел была одна, и в ее глазах была такая мука, что она не могла даже плакать. Клаудию охватило глубокое сострадание к этой красивой женщине. Но на этот раз оно оказалось гораздо сильнее, чем обычно, поскольку убитая горем Рейчел была очень похожа на нее. Ее глаза были такими же изумительно голубыми, шелковистые волосы сверкали, как золотистые нити, а черты лица были столь же аристократичными, как и у нее.
Рейчел Кинкейд могла бы быть ее давно потерянной и горячо любимой старшей сестрой.
Клаудиа присела у ее кровати, и Рейчел поделилась с ней своим горем, связанным с утратой пятерых нерожденных детей, и пожаловалась на свое хрупкое телосложение, из-за которого она не может родить, а затем рассказала о том, что доктор посоветовал ей больше не пытаться завести ребенка, так как это слишком опасно для ее здоровья. Этот вопрос доктор обсуждал сейчас с ее мужем.