Худой долго помолчал, хлебнул мерзкого элю.
— Повесить — это хорошо. Если соврал, клянусь, я тебе устрою пеньковое ожерелье. Но пока поверю на слово. Значит, говоришь, главный подонок все забрал?
— Именно. Он заранее знал, что ты наведешь шороху в столичке. Ты нашумел — он под шумок обтяпал дельце.
— М-да. И кто же он, этот главный?
— Мамой клянусь: не знаю.
— Стало быть, где золото — тоже не знаешь?
— Знаю. У главного ублюдка.
Худой грозно откашлялся.
— Не доводи меня до злости, крысеныш. Золото у главного, а главного мы не знаем — значит, и про золото ничего не ведаем.
— Нет, Худой, кое-что знаем. Я выяснил, зачем подонку золото. Он его переплавит чтобы сделать одну серьезную штуку.
— Переплавит?!
— Не совсем переплавит, — пояснил Седой, — а как бы соединит вместе. Из нескольких золотых слитков выйдет одна штуковина.
— А так бывает?
— Все в мире соединяется, чтобы получилось что-то другое. Из огня и руды выходит меч; из мужчины и женщины — ребенок; из вора и монеты — преступление; из судьи и злодея — справедливость.
Худой помолчал, осмыслил. Толкнул извозчика с мечом:
— Думаешь, такое может быть?
— Да, — кивнул тот.
— Положим. И какую штуковину собрал главный ублюдок?
Парень в платке наклонился еще ближе и прошептал еще страшнее:
— Бессмертие!
— Как — бессмертие?
— Так, чтобы не умирать!
Платок рубанул себя пальцем по шее, захрипел и рухнул на стол. Полежал немного, потом дернулся, уперся в столешницу и с жутковатой ухмылкой поднялся.
— Бессмертие, понял?
Худой дал себе несколько минут на раздумья. Прикрыл глаза, чтобы спутники не отвлекали его своим видом; пальцами машинально поглаживал царапины на столешнице — наверное, их причудливый рельеф отвечал хитроумному току его мыслей. Затем человек в капюшоне встряхнулся, хлебнул элю и сказал:
— Что ж, в этом есть смысл. Главный подонок труслив — значит, должен мечтать об избавлении от смерти. А его душа грязнее сапог бродяги — значит, на Звезду ему лучше не попадать.
— Верно, — кивнул Седой.
— И того оружия, что он имел в декабре, уже хватало расправиться со мною. Но он велел своим людям забрать золото и бежать из столицы. Значит, имел цель заманчивее власти. А что заманчивей всего для труса?
— Верно, — повторил Седой.
— Тогда скажите мне, — Худой обратился ко всем, но пристальным взглядом припек парня в шейном платке, — кто же этот бессмертный трус?
Платок вскинул ладони:
— Уволь, Худой. Я же сказал — не знаю. Имею на сей счет размышления, но не имею чем их подкрепить. А без доказательств лучше промолчу.
— С каких пор ты боишься говорить бездоказательно? Раньше слова лились с твоего языка, как молоко из дойной коровы!