Макс появился с высоким, немного ниже себя мужчиной, явно отцом. Сходство улавливалось сразу, только мужчина был бледноват, и немного полнее. Макс тут же ввинтился в толпу, расцеловался с баушками, что плясали поблизости, подошел к ветеранам, уважительно пожал им руки, подарил по букету цветов, потом на него налетел дед Вася — отец Макса смотрел на все это с огромным удивлением. Макс же сгреб в охапку бабу Таню, Фелю и Валюшку и что-то им говорил, радостно улыбаясь.
Иван подошел, обнялся с Виктором:
— Слышь, Игнатьич, я в осадок выпал, как выражается мой непредсказуемый сын. Я его таким никогда не видел!
Макс уже весело хлопал по плечу молодых ребят.
— Что это с ним случилось?
— А то и случилось, милок, што сын у тебя-от замечательный, — протягивая руку, сказал дед Вася. — Василий Иванович я, хочу тебе сказать, што я как заново родился, знаючись с Максимушкой. Ты звиняй, што на «ты», но все наши тебе подтвердят такое, от кого хошь спроси, особливо баушек-деушек, мы ж всю зиму благодаря ему много веселилися, спасибо тебе за такое чудо! Тань, иди-ка, внучка батя вот приехал.
Баба Таня тоже хвалила Макса, сказав при этом:
— Анчутка, правда, неслух, но обаятельный и с очень добрым сердцем.
Ветераны, подустав, стали расходиться, да и фронтовые сто грамов надо было выпить обязательно. Праздник-то великий, молодежь же продолжала веселиться, в толпе мелькали голубые и зеленые береты, попадались и бескозырки, у каждого были или фронтовики или труженики тыла, многие делились воспоминаниями, и у всех без исключения в словах сквозила гордость за своих таких, казалось бы, обычных, и в то же время героических родственников.
Баба Таня скомандовала:
— Айдате, праздник праздновать! — и вся кумпания дружно повалила в Козыревскую беседку, заодно и опробовать Ульяновскую работу. Дружно и шумно расселись за столом, Виктор Матвееич ненадолго впал в ступор, когда знакомился с Ленином.
— Да, у вас тут занимательно!
Налили калиновки, дружно встали, дружно прокричали тост:
— За Победу!! — выпили… и в тишине Макс сказал:
— Я, вот, в Берлине, выполнил свою заветную мечту… бать, ты говорил, что дед удрал из медсанбата, прямо в больничной одежде чтобы написать левой рукой, правую-то уже отняли, — «Ни х. я, дошли!» Так и я распечатал на принтере дословно и приклеил на колонне у Бранденбургских ворот, в память не только о деде, а всех, кто дошел туда и не дошел.
— И лучше не скажешь! — поддержал Игнатьич.
И сидели все притихнув, и была на сердце у каждого светлая грусть, и были слезы на глазах от песен, особенно когда Ванюшка включил Газматовские «Журавли», а потом, появившуюся недавно новую песню о пропавших без вести: