— Я вовсе не прошу о невозможном, мадам Шпи…
— Шпильцейхгаузер.
— Я не прошу о невозможном, только о возможном! Слышите? Я не просила приводить в палату ведьмака и колдовать. Я всего лишь молю о компьютерах и современных технологиях, вот и все!
— А я вам говорю, что если какие-то технологии и не были задействованы — хотя многие были, — то лишь потому, что специалисты, разбирающиеся в своей области, сочли, что в случае месье Берга нет необходимости в дополнительных мерах. Надо доверять специалистам, потому что ни у вас, ни у меня нет достаточных знаний, понимаете вы или нет?
— Я понимаю. Но еще я понимаю, что система здравоохранения работает таким образом, что больницы предоставляют разную помощь и с разной скоростью в зависимости от того, богат ты или беден, молод и красив или стар и плешив, знаменит или безвестен, и даже, дорогая мадам, в зависимости от патологии…
— Вовсе нет!
— Нет?
— Вы опять говорите невесть что.
— Вы осмеливаетесь заявлять, что всех лечат одинаково?
— Конечно.
Тон, которым медсестра попыталась пресечь мою наглость, чуть было не разъярил меня до предела, но я сдержалась. По крайней мере, так я запомнила тот момент.
— Наша больница одна из лучших в стране, если вы не знали.
— Значит, есть худшие.
— Я говорю вам, что наша одна из лучших.
— А я вам говорю, что это означает: есть худшие больницы, где лечат хуже, но все относительно, включая статистику, по которой вы среди лучших.
— Вы все усложняете.
— Нет, жизнь изначально сложна, я просто об этом не забываю.
— Мы куда более… И профессор Майерстр…
— Кто он?
— Профессор Майерстроффер, глава отделения, один из лучших в своей области.
— Отчего же ему в голову не пришло для начала перекрасить стены?
— Простите?
— Не хочу вас задеть, мадам Штольцхойссер, но когда пересекаешь порог этой больницы, хочется застрелиться. А если и возникают сомнения, то они рассеиваются, стоит лишь попасть в ваше отделение. Здесь определенно хочется пустить себе пулю в лоб.
— Дело в том, что бюджет не был…
— Ну конечно! Бюджет…
Воцарилась тишина, позволившая нам со старшей медсестрой мысленно подвести итог и решить, о чем еще имеет смысл поспорить, а что — оставить в стороне. В нашем положении мы со старшей медсестрой не всякую тему могли должным образом раскрыть.
Я снова заговорила — спокойно и даже в какой-то степени непринужденно — и призналась в том, что мне сложно доверять кому бы то ни было и особенно сотрудникам медицинских учреждений, потому что интересы сторон кажутся мне противоположными, если не сказать — противоречащими друг другу. Я развернула свою мысль, уточнив, что не стоит вешать мне лапшу на уши. Очевиден и не вызывает никаких сомнений тот факт, что врачи и медперсонал всегда предпочтут старые методы новым революционным технологиям, требующим усилий, способности видеть дальше своего носа, необходимости приобретать новые навыки. И вот вам, пожалуйста! А теперь поговорим о стажерах! Они обходятся дешевле, это точно. И манипулировать ими легче, чем готовыми профессионалами. Не потому ли я видела целые толпы стажеров в отделении Алексиса, а? А как насчет темного фармацевтического бизнеса? Того, что связывает больницы с поставщиками препаратов, оборудования, разных компьютеров. Готова побиться об заклад, никто не знает, что творится в этом бизнесе. Поэтому, мадам Шпитальхойзер, позвольте мне усомниться в том, что ваших пациентов лечат именно так, как подобает. Спасибо. И кстати, что касается иерархии и бесконечного перекладывания работы с одного врача на другого: разве это не способ убежать от ответственности? Разве это не способ сделать так, чтобы никто не увидел картину в целом, не разобрал медицинский случай по косточкам, как следует, в полноте? Пускай один занимается кишками, а другой мозгами, а третий еще чем-нибудь! Почему бы и нет! Все это очень способствует снятию напряжения, уходу от ответственности, удлинению счетов и отсрочиванию важных решений. «И пускай потом кто-нибудь попробует пожаловаться, если ему только удастся выбраться живым из живота кита», — выкрикнула я в лицо старшей медсестре, которая покраснела и сидела напротив меня тихо, как мышка.