Прежде чем пойти в душ самому, Гильберт послал Йосу за покупками. Японцу велено было купить носки, которые продаются в каждом супермаркете, пугающе дешево стоят и изнашиваются в мгновение ока — товар одноразового употребления в Японии. В пути носки никогда не помешают, пусть их лучше будет много, будет из чего выбрать. Гильберту хотелось на некоторое время остаться одному. Ему неприятно было пользоваться ванной, пока Йоса находился в номере. Он совершал водные процедуры исключительно осторожно и прилагал усилия, чтобы не издавать шума, ведь японцы, как выясняется, чрезвычайно чувствительны. Унитаз мог не только смывать горячей водой и подогревать сиденье, но и проигрывать музыку и воспроизводить целый набор звуковых эффектов: шум моря, звук дождя, плеск воды разной силы и напора, птичье пение, ветер в кронах деревьев, шторм на побережье, вдобавок он предлагал полное собрание скрипичных концертов Моцарта. Мания чистоты в этой стране дошла до того, что даже звуки, воспринимаемые как грязные, смывались звуками чистыми. Йоса, пока находился в ванной, установил самый громкий звук для водопада, так что Гильберт действительно не мог различить, принимает ли японец душ или чистит зубы, но когда Гильберт узнал о звуковом сопровождении ванной комнаты, то отнесся к этому предвзято. Зачем еще подчеркивать деятельность в ванной специальными звуками? Разве от этого усиленного шума воды не становится только еще больше неловко? Разве вся эта музыка не приводит к тому, что снаружи начинают пристально вслушиваться в происходящее в ванной, хотя обычно не обращают на это внимания? Гильберт отказался применять акустическое сопровождение для отправления естественных потребностей. Пусть даже для Японии это обычное дело, ему было стыдно. Итак, он послал Йосу за носками, дождался, когда в коридоре закрылись двери лифта, только тогда разделся и пошел в ванную.
Гильберт, голый по пояс, сушил волосы, когда Йоса вернулся с носками. Гильберт принял очень горячий душ. Из японских душей льется почти кипяток. Имея в виду предстоящее путешествие, полное лишений и аскезы, Гильберт решил напоследок помыться самой горячей водой, какую только мог стерпеть, и теперь был красный, как рак. Он сам себе напоминал теперь краснозадых обезьян, японских макак, которые так привлекательно выглядят в туристических проспектах во время купания в горячих источниках холодной зимой. Обезьяны с красными мордами, окутанные водяным паром. От него теперь тоже валил пар, как из парилки, как от распаренной обезьяны. Он натянул чистую футболку и взял новые носки. Когда Йоса отвернулся, он поднес носки к лицу и понюхал с грустью, потому что они были такие новые, такие неиспользованные, такие свежие. Он бы с охотой понаблюдал теперь за японскими макаками, вообще, во время этого путешествия ему захотелось увидеть животных, туземных зверей, например японскую енотовидную собаку, похожую на американского енота-полоскуна, или европейского барсука, белую лису из легенды, оборотня, который превращается в утонченных дам и элегантных юношей, даже бурых медведей в диких дебрях Хоккайдо, так скучают дети, а он-то думал, что уже не способен так упрямо скучать по кому-либо. Он хотел прежде всего увидеть, как плещутся в источниках макаки, но тогда надо дождаться зимы, на склоне лета этого не увидишь, он желал видеть, как двигаются звери через заснеженный пейзаж, какие оставляют следы, хотел видеть, какое любопытство, какой инстинкт их гонит. Обезьянки с лицами цвета вареного рака и пушистым коричневым мехом, существование которых так же безусловно, как и загадочно. Животные, чьи движения подтверждают его самого, Гильберта, бытие.