На глаза Алексея навернулись слёзы.
«Эх, почему всё так, дед… Я ведь так и не стал для тебя по-настоящему родным… А всё потому, что я любил тебя как деда, но совсем не знал как человека… И жизнью твоей совсем не интересовался… И самое страшное, дед, что ничего уже не исправить…»
Недавно он подменял заболевшую учительницу и провёл урок литературы в пятом классе. Алексей открыл учебник и наткнулся на загадку:
Был я копан,
Был я топтан,
Был я на кружале,
Был я на пожаре,
Сто голов кормил;
Сделался стар,
Пеленаться стал,
Выбросили за окно —
И собакам не надобен.
Он сразу решил, что это сказано о Моховых, о Павле и Викторе, что это они и есть те старые разбитые горшки, выброшенные, никому не нужные.
А сейчас он вдруг понял, каким слабым и безвольным человеком был всю жизнь. Вернее, он это и раньше понимал, но эти мысли всегда проходили мимо, надолго не задерживаясь.
— Какой я мудак, Господи, — прошептал он.
И ему внезапно до дрожи, до рези в животе захотелось стать с отцом и дедом в один ряд, быть таким же горшком, жить, жить по-настоящему, по-мужски…
Мохов вышел во двор, закурил натощак. По двору бродили петух и три курицы. Алексей подошёл к курятнику, осмотрел.
— Годится…
Через минуту появился Гришка.
— Дядь Гриш, а где тут у вас птичий корм покупают? Ну, пшеницу там…
— Дак чего ж? Тебе ж ехать надоть…
Мохов затянулся, улыбнулся соседу и сказал:
— Я остаюсь.
Они не знают, как называется поросшая кустарником и редкими деревцами возвышенность, на которой их заперли со всех сторон немцы. В суматохе отступления рота три дня назад сначала отбилась от основных сил и заблудилась в лесу, а затем попала в окружение. После ежедневных боёв, пробиваясь к своим, почти вся рота, включая командный состав, погибла. Теперь на этой самой высоте окопались и обороняются последние оставшиеся в живых красноармейцы. Их всего шестеро.
Они знают, что спастись никому не удастся. Ещё вечером боеприпасы почти закончились — остаётся не больше двух десятков патронов на шестерых. Повезло, что немцы прекратили наступление из-за сумерек. Бойцы понимают, что на рассвете враг пойдёт на последний штурм высоты…
Полная луна мягко освещает окоп, изрядно изъеденный воронками. Пятеро измождённых красноармейцев сидят вдоль окопа.
— Мохов, у тебя махорка есть? — тихо спрашивает конопатый красноармеец Авдеев. — А, Паш? Покурим в последний раз.
Молодой боец отрицательно качает головой.
— Нету у меня, Вася. Я же бросить решил.
— Ну, нашёл время…
— У мене є трохи, — говорит запасливый Сидорчук. — Куме, візьми, — обращается он к соседу, чернобровому худому солдату. Тот отставляет в сторону бесполезную теперь винтовку. Он ранен в ногу, сквозь грязную повязку проступают пятна крови. Авдеев подсаживается к ним, они сворачивают, закуривают, прячут самокрутки в кулаках.