Несмотря на то, что я только что ел, предложение было заманчивым. Я взял со стола булку, и разломил, после чего зачерпнул ею вкусно выглядевшую подливу из серебряной супницы с говядиной. Мои вкусовые луковицы не разочаровались.
— Я не голоден, — сказал я ей.
— А я бы и не догадалась, — шутливо ответила она.
Почувствовав теперь уже жажду, я указал на её недопитый бокал вина:
— Ты будешь? — Когда она покачала головой, я взял его, и прикончил одним глотком. — Спасибо. — Затем я нагнулся, и крепко поцеловал её в щёку. — Ты — моя любимая тётя.
Королева Лосайона ахнула в отвращении, и начала стирать со щеки следы подливы. А я уже направлялся к двери.
— Думаю, тебе следует найти другой путь во дворец для случаев, когда ты на самом деле не ко мне являешься, — окликнула она меня.
Я развернулся на ходу:
— Великолепная идея. Коналл мог проголодаться. Ты не против, если я зашлю его сюда, чтобы он помог доесть?
Она всплеснула руками:
— Да чего уж теперь.
Я ушёл, посмеиваясь, и сдержал слово, сказав сыну, благородному Сэру Коналлу, что Королеве требуется его помощь. Прежде чем я успел от него сбежать, сын окликнул меня:
— Пап?
— Угу?
Казалось, моё внезапное появление его смутило.
— У тебя что-то на рубашке.
Бросив взгляд вниз, я увидел вытянутое пятно коричневой подливы. Я подобрал большую её часть пальцем, и засунул себе в рот, однако ущерб уже был нанесён. «Знал же, что не надо было надевать белую рубашку», — подумал я.
Пять минут спустя я стоял у дверей, которые вели в покои, в данный момент занимаемые семьёй Торнберов. К счастью, они решили не переезжать в настоящую фамильную резиденцию Роуз в столице. Официальным титулом Роуз был «Хайтауэр». Это была её девичья фамилия, и шла она от массивных укреплений, которые стерегли главные ворота в Албамарл, буквально высокая башня. Будь она там, мне бы пришлось двадцать минут идти по городу, чтобы её найти.
Вскоре после моего стука Элиз Торнбер открыла дверь:
— Вот так сюрприз, — приятно сказала она, увидев меня. Затем её взгляд прошёлся по передней части моей рубашки: — Вижу, ты уже пообедал.
Кивнув, я улыбнулся:
— Угу. Я подумал, что стоило бы заполировать это дело пирожком с ягодами. У тебя, случаем, они тут не остывают где-нибудь на окне?
Пожилая женщина засмеялась, и открыла дверь шире, чтобы меня впустить:
— Я уже более тридцати лет как перестала их печь, потому что кое-кто всё время их воровал, — сказала она, деланно зыркая на меня.
— Если ты намекаешь на то, что это был я, то я протестую. Это поклёп. Истинный виновный сознался, насколько я помню, — сказал я ей.