– Вы читали это без меня?
– Можем заново перечитать, – предлагает Джон. – Мы не все поняли. Можем начать там же, где бросили в четверг.
Оскар ставит их на пол, снимает пальто, вешает в чулан. Кладет ладони сыновьям на головы.
– Что еще я пропустил?
Выкрикивают, чем мы занимались, он кивает, склонившись к ним. На меня пока не взглянул.
– Как все прошло? – спрашиваю я, когда больше не могу это терпеть.
Не поднимает взгляд.
– Хорошо.
– Мы сделали лазанью, папа! Настоящую лазанью.
Мальчишки тащат его к кухонной стойке посмотреть.
Ставим на стол тарелки, которые Джон достал с верхней полки. Джеспер украсил бумажные салфетки рисунками. Цветов у нас не было, поэтому в центр стола мы водрузили конструкцию из “лего”.
– Можем поесть? – спрашивает меня Джон.
– Конечно, – говорит Оскар.
Сажусь с ними. В теле у меня кавардак. Сижу на краешке стула. Все репетирую и репетирую слова, объяснение, почему мне нужно уехать, но вслух не произношу.
Может, он познакомился с кем-то в Прово. Может, у него что-то прояснилось. Может, все эти выходные, пока я влюблялась в его детей, влюблялась во всю эту жизнь, он передумывал.
Мальчики перебирают, залпами, эти наши два совместных дня. Он слушает, склонившись над лазаньей, кивает. Ничто его не радует. Очевидно. А они так стараются ему угодить, так стараются быть интересными и смешными, сказать что-то такое, что ему понравится. Мюриэл рассказывала, что иногда она приходит на семинар, а его попросту нет. Но сейчас это больше чем отсутствие. Это подчеркнутая, расчетливая отчужденность. По-моему, жестоко так обращаться с детьми.
Пересиживаю трапезу. Убираю тарелки. Встаю у мойки спиной к столу. Знаю, что надо остаться, помочь с посудой, подождать, пока мальчишки отправятся спать, и поговорить с ним. Но не могу. Надо уехать. Иду наверх, складываю одежду и туалетный набор в сумку, спускаюсь.
– Уезжаешь? – спрашивает Джеспер.
Сажусь на корточки, обнимаю его. Хватаю Джона за руку, притягиваю к себе.
– Мне с вами так весело было в эти выходные.
– Пока-пока, душечка, – говорит Джеспер. Это из “Миссис Даутфайр”.
Коротко машу Оскару и отворачиваюсь.
Велосипед в гараже, я вывожу его, Оскар ждет меня снаружи.
– Куда ты? – Хватает велосипед за руль, зажимает между колен переднее колесо – оказывается лицом ко мне, очень близко. – Пожалуйста, не уезжай сердитая. Извини. Что б я там ни сделал – извини.
– Что б ты там ни сделал?
– Ну, что я был отчужденный, холодный или как-то. – Говорит он так, словно это обвинение старо и затаскано, будто мы это уже много раз проходили – скучное клише размолвки. – Я ревную. Всегда ревновал. Когда Соня умирала, я знал – все бы хотели, чтоб на ее месте был я.