– Может, правду. Что ты скучаешь по маме. Что тебе нужны деньги.
Смеюсь.
– Они б ни за что тут не оказались, скажи он им хоть то, хоть другое.
Наливаю отцову чашку кофе, несу ему. Энн не употребляет напитки. Воду свою даже не пригубит. Закажет домашний салат и потаскает из него морковную стружку. Отец закажет двойной чизбургер с вырезкой, вынет мясо из булочки, вываляет в кетчупе каждую котлетку и вручную нарезанную картошку фри. Я знаю их заказ, но предоставляю им произнести его.
– Ты не собираешься записывать? – спрашивает он.
– Я запомнила.
Улавливаю, как они наблюдают за мной у других столиков. За одним некий гарвардский профессор, которого я уже обслуживала. Привел жену и двух внучек, и когда приношу ему громадный сандэ, он сползает в кресле вниз и делает вид, будто не достает ложкой до вершины десерта, и мы с девчонками смеемся. Ощущаю, как отец буравит меня взглядом. Он когда-то ревновал к некоторым мужчинам: к кое-каким профессиональным гольфистам, к отцу Тэры, к моему любимому преподавателю английского в старших классах.
Я наткнулась на него в аэропорту Мадрида несколько лет назад – на того учителя, мистера Така. Он познакомил меня с Фолкнером, с Кэдди, Бенджи и Квентином – в девятом классе. В десятом классе я написала для него свой первый рассказ. В баре аэропорта мы провели полтора часа. Он ждал своего рейса в Португалию, навестить учившегося там сына. Я переезжала в Барселону. Рассказала ему, что пошла в магистратуру по специальности “художественное письмо” из-за него, что пишу роман. Он сказал, что бросил читать прозу. Испортилась она, сказал. Спросил об отце. Я не знала, что ему известно. Сказала, что с отцом все хорошо, вышел на пенсию, живет во Флориде, лето проводит на Кейпе. После третьего пива он пожелал сообщить мне, что это не он сдал моего отца. Слыхал о подглядываниях, как он их назвал, но настучал не он.
– Можешь поговорить с нами немножко? – спрашивает Энн, когда я приношу их еду.
– Немножко. – Поглядываю на Маркуса. Сообщать им, что мне сделали выговор, не хочу. – У меня еще четыре столика. Но пока там, кажется, все нормально.
Жду, чтоб заговорили, раз уж им этого захотелось. Но молчат, и я спрашиваю, как у них лето.
– Хорошо, – отвечает отец середке своего бургера слабой прожарки. – Очень хорошо.
– Казалось бы, униформу они вам могли б и поярче дать, – говорит Энн.
– Тебе нравится быть официанткой? – спрашивает отец. – Все твои степени – они ради этого?
– Мне нравится розовый, – отвечает Энн, разглаживая верхнюю скатерть. – Красивый оттенок.
– Думаешь, ты зарабатываешь больше, чем Пэтти Шиэн или Анника Сёренстам?