– Ложки, вилки, ножи. Еще была посуда – сахарница и всякое такое. – Лидия Константиновна вздохнула. – Странно…
– Что именно? – Тон ее заставил Опалина насторожиться.
– Все. То вы приходите с рапирой, которая… которую, я думала, я никогда уже не увижу, теперь ложка… Я ничего никогда не могла тут найти, – внезапно проговорила она. – Раз потеряла сережку в собственной комнате, и она так упала, что никто не мог ее отыскать… А к вам вещи приходят сами. Этот дом вас любит, – добавила она, и ее глаза смягчились. – Ко мне он никогда не относился так хорошо.
Опалин открыл рот, чтобы сказать, что рапиру принес Пантелей, которого смутили слухи о возвращении Сергея Ивановича, а ложку сам он нашел при обыске, но поглядел на собеседницу и понял, что разубеждать ее бесполезно. Она пропиталась духом этой странной усадьбы – и хотя Берзину удалось вырвать у старого дома почти все его секреты, Иван по-прежнему не чувствовал себя тут в безопасности. Он все время ждал, что случится нечто скверное – или мебель пустится в пляс, или потолок рухнет на голову, или кто-то выйдет из стены и набросится на него. Но ничего не происходило.
На следующее утро явился взмыленный молоденький милиционер и доложил, что в тридцати верстах отсюда обнаружен человек, который прячется в лесу. Берзин тотчас оставил все дела, объявил, что надо окружить лес и устроить облаву, сел в автомобиль вместе с Яном и милиционером и укатил, подняв тучи пыли. После его отъезда в усадьбу потянулись гости, причем каждый, как заметил Опалин, пришел с какой-нибудь данью. Речи были сладкие, физиономии – чрезвычайно льстивые и приторные до невозможности. Иван понял, что жители деревни, увидев, что страшный чин из ГПУ не арестовал, не расстрелял и не съел обитателей Дроздово, сделали вывод, что теперь они с Берзиным заодно, и надо во что бы то ни стало с ними подружиться. Даже строптивый кузнец Игнат, кланяясь в пояс, униженно просил прощения, что плохо подковал лошадь, и отправился исправлять свою ошибку. Голова у Опалина шла кругом.
Когда он вышел в сад покурить, его перехватил Зайцев, который настойчиво стал выпытывать, ходил ли кто к Берзину с доносом на него и не пытался ли как-то иначе очернить Никодима в глазах приезжего.
– Тебе же вроде нечего опасаться, – хладнокровно заметил Опалин. – Брат же твой от тифа помер. Или было что-то еще?
– Ничего не было, – быстро ответил Зайцев, но через пару минут сознался, что в революцию был именно тем, кто руководил разгромом земской больницы.
– Это давно случилось, – отозвался Иван, от которого не укрылось, что для человека, имеющего за собой всего лишь один грех, Зайцев слишком сильно нервничает.