Темнота и слепящий дождь свели видимость почти к полной невидимости.
В нескольких футах ничего нельзя было разглядеть. Мы скорей нащупали, чем увидели дорогу к корме. Я перегнулся через левый борт, высматривая винт. Шхуна делала сейчас узла три, не больше. Вероятно, плохая видимость заставила Флека сбавить скорость. Но и в этих условиях винт вполне мог изрубить каждого из нас в котлету.
Сперва я ничего не увидел. Или увидел только морскую поверхность, превратившуюся сейчас в белесую кипящую муть. Постепенно глаза мои приспособились к темноте, и я отчетливо разглядел гладкую черноту воды под козырьком выступавшей кормы. Чернота оказалась чернотой в крапинку: она фосфоресцировала. Я понаблюдал за движением мечущихся блесток: они танцевали на струях, отбрасываемых винтом. Ага, вот он где, винт.
Достаточно далеко. С левого борта близ кормы можно нырять, не рискуя угодить в водоворот.
Первой приводнилась Мэри. В одной руке она держала канистру, я придерживал ее за другую руку, пока она не очутилась наполовину в воде.
Потом наступила моя очередь. Секунд через пять я тоже был в воде.
Никто не слышал, как мы бежали. И мы не видели, как исчезал с нашего горизонта Флек, как исчезала его шхуна. Он не зажигал огни в эту ночь.
Темный бизнес удобней всего осуществлять в потемках. А может, он просто забыл, где находится выключатель.
Глава 3
ВТОРНИК 7 часов утра –
СРЕДА 9 часов вечера
После леденящего ливня теплая морская вода буквально источала блаженство. Волн не было, а если какая и отваживалась взметнуть свой гребешок ввысь, гонор с нее тотчас сбивал низвергавшийся с неба поток.
Легкая рябь на многие мили заполонила морские просторы. Ветер, кажется, по-прежнему дул с востока. Если, конечно, моя гипотеза, будто шхуна движется на юг, соответствовала действительности.
Первые секунд тридцать я не видел Мэри. Я понимал, что она где-то рядом, в считанных ярдах от меня. Но дождевые брызги, взлетавшие над водой, сплетались в плотный непроницаемый занавес, сквозь который трудно было что-нибудь различить. Я окликнул ее раз, еще раз. Никакого ответа.
Я рванул вперед, делая один судорожный гребок за другим, канистра – у меня за кормой, и буквально напоролся на Мэри. Она откашливалась и отплевывалась, небось, наглоталась воды, но резервуар еще находился при ней, да и сама пловчиха была цела и невредима.
Я подплыл к ней вплотную и спросил:
– Все в порядке?
– Да. – Она опять закашлялась, а потом добавила:
– Ободрала лицо и шею. Этот дождь... словом, мне больно...
В темноте невозможно было определить, на самом ли деле у нее ободрано лицо. Но я ей поверил. Все тело тоже саднило, словно оно побывало только что в осином гнезде. Явный промах Бентолла. Первое, что надлежало мне сделать, открыв люк, – обмотать наши головы ненужной одеждой на манер банданы. Что поделаешь? Слезы лить поздновато. Я дотянулся до целлофанового пакета, притороченного к канистре, вытащил оттуда одеяло, прикрыл наши головы. Дождь по-прежнему воспринимался как грандиозный душ, как низвержение гигантских градин, но хоть кожу теперь не царапал. Лучше уж это, чем ничего...