Белый ощущал непонимание со стороны антропософов и, прежде всего, со стороны жены, которая все больше и больше отдалялась от него. Когда же он попытался поговорить со Штейнером о своих проблемах, тот отделался всего лишь общими советами. Но сам Белый слишком хорошо знал – что явилось причиной всех его проблем и тревог. Его жена – Ася, которая, уйдя в антропософию, проповедовавшую «чистые» отношения между мужчинами и женщинами, фактически перестала быть для него женой.
«В антропософии я стал терять Асю, самое дорогое мне в мире существо; а вместо Аси стала на всех путях мне подвертываться Наташа; мои чувства к Наташе я переживал злым наваждением; но почему-то закралась мысль, что это “наваждение” подстроено доктором <…> И вот в душе отлагалось: “Нет, это – слишком: я весь ограблен антропософией: у меня отнята родина, поэзия, друзья, жизнь, слава, жена, отнято положение в жизни”. Вместо всего я болтаюсь здесь, в Дорнахе, на побегушках у Аси, никем не знаемый, большинством считаемый каким-то “naive Herr Bugaeff” (наивный господин Бугаев. – нем.); мне стало казаться, что при моем литературном имени, при моем возрасте, при всех моих работах могли бы больше мной интересоваться. <…>».
В письме к тому же Иванову-Разумнику Белый жалуется не невыносимые условия жизни:
«И потом: я ухватился за “фельетоны” еще с другой точки зрения: как за средство привязаться к литературе, как за спасение, если хотите, чтобы не сойти с ума в ужасных условиях жизни нашей; верите ли: фельетоны – мое единственное развлечение и возможность “отдохновенно-забыться”; а потребность себя развлечь – огромна; подумайте: 2 1/2 года я живу в глухой, злой деревне среди враждебного населения и измученной кучки людей, дотерзывающих свое здоровье непосильным физическим трудом среди… “сумасшедшего дома” старух, старых дев и “психо-патологических” дам, съезжающихся из всех стран Европы не работать, а сплетничать, завидовать работающим и опозоривать их репутации»…
Понимая, что ему, возможно, скоро придется уехать, Белый испытывает боль и страх за Асю, ее здоровье и непонятное тревожное будущее.
А. Белый – Т.Н. Тургеневой-Кампиони
Lettre du 13 avril 1915. 13 апреля 1915
<…> Как хочется вас всех видеть; хочется России; как грустно и тяжело бывает, при Ваu: да и при Ваu! Вспоминаю прошлогоднюю Пасху: помните, мы именно в эти дни переезжали из Вены в Прагу: Вы были с нами, мы приехали в Дорнах, цвели вишни, мы приступали к работам с радостною уверенностью, что к осени или к Рождеству Ваu будет готов. И вот – прошел год: год работы, войны, тяжелых, тяжелых раздумий и всяческих испытаний. Какая грустная Пасха! <…> Строгие-строгие были на Пасхе лекции Доктора; Ваu стоит недостроенный; работают с надломленными силами, истощенные, бледные, переутомленные, злые: и все те же: основное ядро то же; да и то из него лучшие силы взяты на войну; правда увеличился штат приживальщиков при Ваu (ведь и я вот уже с Рождества перешел из работников в приживальщики); но от этого не легче. Все занимает война; она вкралась в душу: висит, гнетет, какое-то кошмарное состояние, без просвета, без далей.