Иначе думал Ангел Лоев. Он следил за успехами советской власти и радовался им, как ребенок. Русский народ представлялся ему гигантской волной, сметающей всех врагов. И если враги все еще держатся на русской земле, то лишь потому, что эта земля огромна, бескрайна и ее быстро и легко не очистишь. Он собирался, когда вся Россия будет освобождена, встать перед Гашковым и сказать: «Ну, сват, давай теперь поговорим!»… Но пока разумнее было молчать. Так будет лучше и для молодоженов…
И сейчас оба свата думали о России, о войне, а говорили о посторонних вещах.
— Хорошее зерно в этом году, — заметил Гашков, согнав со лба муху.
— Неплохое, — согласился Лоев, выпустил густое кольцо дыма и стряхнул с ладони табачные крошки.
— И цена на него не падает.
— Не только не падает, а и поднимается.
— Можно будет кое-что выручить на продаже.
— Выручит тот, кому есть что продавать.
— У всех должно быть… Ведь мы вроде землепашцами считаемся.
— А это уж кто как считает.
— Недаром говорится — если есть у соседа, будет и у меня.
— Но только говорится…
Они опять замолчали. Сосредоточенно курили и думали о том, что лежало на душе. «Заработай денежки, прикупи себе земли побольше, — с легким раздражением думал Гашков, недовольный намеками соседа. — Даром тебе никто не даст…» «Не получи ты от отца наследства, по-другому бы сейчас разговаривал! — мысленно отвечал Лоев. — Двадцать лет назад заболел живот, с тех пор все больного из себя корчит»…
— Дом начали строить? — слегка поерзав, спросил Гашков. — Тинка мне что-то говорила…
— Отделяем Стояна… Тесно всем в одном доме, много нас стало, — без особой надобности объяснил Лоев, чтобы поддержать разговор.
— А материалы?
— Привезем с гор…
— На одной-то телеге?
— Что делать, если нет другой…
— Я дам тебе мою…
— Это хорошо… За один раз привезем…
— Когда собираетесь ехать?
— Как уберем кукурузу.
— Тогда, самое время…
Они то молчали, то затевали ничего не значащий разговор. Говорили о чем угодно, только не о том, что их занимало и волновало. Гашков считал, что Лоевы виноваты в ночных отлучках сына, и в душе его кипели гнев и боль. Отнимают у него сына, мнение отца по политическим вопросам дли него уже пустой звук. Ему намекали, что Русин собирается с молодыми коммунистами, и эти намеки огорчали старика. Он слышал, что Русин был на собрании в клубе тесняков и там обнимался с каким-то их руководителем… И зачем он связался с этими голодранцами? Своего имущества ему мало, что пошел делить людское добро? Старый Гашков считал поведение сына нечестным и обидным. «Отца не уважает, сторонится его, а еще мир хочет переделать, новые законы ввести…» Гашков не мог представить себе государство, управляемое голодранцами и безбожниками… И его сын с ними! Какой стыд! От одной мысли об этом его бросало в жар. «Все Илья! Он сбил с пути истинного и отца, и братьев, а теперь, как репей, пристал к моему сыну», — со злостью думал Гашков.