Но та встала и — к трактору. Обошла его кругом, заглянула под низ.
— Не пропали мои хлопоты зря. Прислал и нам Алексей Федотыч машину. Хороший мужик, дай бог ему здоровья!
— Это из коммуны! — важно пояснил Елизар, похлопывая трактор по железной спине. — На время нам даден…
— А в коммуну-то кто его прислал? — нимало не смутясь, возразила Соломонида. — Тот же Алексей Федотыч!
Повернулась к мужу, все еще растерянно стоявшему в стороне.
— Пойдем-ка, Тимофей Ильич, к дому.
Тимофей опамятовался, спросил строго:
— Кто же тебя на ероплан-то пустил?
— Ребята наши. Билет в лотерею выиграли, куда хошь по нему лети. Взяли да и отдали мне.
— А ты и рада, угнездилась! Не подумала небось, что оттуда и свалиться недолго…
— Хорошо доехала, Тимофей Ильич, как в санях. Раза четыре всего и опускались только — чаю попить да митинг сделать. Уж не гневайся, ради бога.
По улице шла Соломонида важно, не торопясь. Ребятишки за ней хвостом, бабы, завидев, каменно стыли в окнах, встречные мужики молча снимали картузы.
На крылечке одарила Соломонида ребятишек всех до единого конфетами, перекрестилась и вошла в дом. Не раздеваясь, села на лавку. В избе чисто прибрано, самовар на столе сияет, как солнце.
Пошутила:
— Уж не молодуху ли, старик, без меня завел?
Тимофей не остался в долгу:
— У Семки Даренова Парашку отбил.
— Молодец! Экую умницу да красавицу захороводил!
Сняла пальто, косынку, села опять на лавку, наглядеться на родные стены не может.
— Ну, мать, сказывай, как сыновья живут.
— Хорошо живут, Тимофей Ильич. К себе звали. Нечего, говорят, вам в Курьевке делать.
Тимофей усмехнулся сердито.
— Дураки. Куда я от земли поеду? Тут отцы наши и деды жизнь прожили. И нам тут умирать.
Стукнула вдруг на крылечке дверь, пробежал кто-то босиком сенцами. На пороге — Парашка. Схватилась за сердце, сама белая вся, еле дух переводит.
— Здравствуй, тетя Соломонида.
— Здравствуй, милая, — обняла ее Соломонида. — Спасибо тебе, мужика моего не бросила тут. Вот я тебе, умница, подарок привезла. Ребята послали.
Вынула из чемодана голубенькое платье и бросила молодайке на руки. Потом достала платок кремовый цветной с васильками.
— А это от Олешеньки. Сам для тебя и выбирал.
Парашка задохнулась совсем, слезы сверкнули у ней в глазах. Прижав платок к груди, выбежала вон.
Глянула Соломонида вслед ей, потом на мужа — тот не шелохнется. Вздохнула про себя: «Пень старый, и тут ему невдомек. Баба-то по Алексею, видать, сохнет который год!»
Проговорили весь вечер. Как спать ложиться, спросила Соломонида обиженно:
— Что же, отец, об Олеше-то не спрашиваешь?