Чья-то незнакомая и оттого чуть загадочная жизнь смутно проглянула через эти короткие фразы и словно бы поманила на свои далекие тропы. Захотелось вчитаться, понять, как шли люди к таким беседам, как у них там все происходило, с чего начиналось…
— Ну что ж, — все понял догадливый директор. — Платите в кассу рубль восемьдесят копеек.
Виктор смущенно потер пальцем под носом (не очень красивая привычка, оставшаяся от дворового детства) и положил книгу на прежнее место.
— Не бойтесь, не бойтесь! — Директор опять все понял. — Книга — не взятка, и дают вам ее не даром.
— Спасибо. В другой раз, — сказал Виктор.
Тут в кабинет директора запросто вошла Зарница, которую Виктор хорошо запомнил с того судебного процесса. Он кивнул ей, как старой знакомой, она ответила тем же и внимательно посмотрела на него сквозь свои чистенькие, почти без оправы, стеклышки. Но не признала, не вспомнила.
Тогда директор представил их друг другу и в двух словах рассказал, почему появился здесь человек из суда.
— Все неймется людям! — обиженно возмутилась Зарница. — И что им от меня надо? Ведь уже и так плохо…
Там, в суде, она сидела ссутулясь, опустив голову, как будто прятала от судей лицо, и временами казалась приниженной и жалкой, а здесь, в своей привычной обстановке и в этом своем возмущении, отчасти справедливом, выглядела совсем по-другому. И что-то в ней было такое, что глянешь вот так — и захочешь еще раз посмотреть. Глаза, что ли?
— Никаких новых неприятностей я вам не принес, — успокоил ее Виктор.
Она сразу поверила и заговорила несколько иным тоном:
— Главное, хотелось бы узнать, сколько еще мне ходить пониженной, без вины виноватой. У меня же двое детей, а зарплата теперь одна, и та стала меньше.
Насчет детей Виктор знал, а вот насчет срока понижения ни у кого не догадался спросить. Он смотрел в глаза женщины через эти стеклышки, словно бы силясь что-то вспомнить. Потом почувствовал, как на его лице расплывается совершенно неуместная здесь улыбка. Почувствовал, понял, что не к месту, и все равно не мог погасить ее. Дело в том, что он все-таки вспомнил: Зарница была очень похожа на девушку-очкарика из единственного в его жизни (и потому особенно памятного) секс-фильма, который он посмотрел нынешней весной в Финляндии. Увидел рекламу, соблазнился и вечерком после ужина пошел в одиночку «разлагаться». И в первые минуты, войдя в полутемный, почти пустой зал, буквально ахнул. На ярком цветном экране совершенно спокойно разгуливали, разговаривали раздетые девушки, потом одевались, шли себе на работу — в больницу, а там опять то и дело раздевались, балуясь с молодыми врачами-практикантами, и была среди них одна вот такая же близорукая медсестра, которая постоянно попадала в неловкое положение, и обязательно в раздетом виде. Над нею потешались, ее разыгрывали, ее посылали на свидания с профессором, никем не назначенные, и она шла, ждала своего возлюбленного в пустой операционной, вполне приготовившись к любовной встрече, потом выходила на его голос в коридор, а он вел в это время группу студентов, но бедная девушка никого и ничего не замечала, в том числе и того, что стоит она перед одетым народом (красивая, ровно загоревшая) в чем мать родила…