– А ведь стоит это сделать! Стоит…
Генерал отвлекся от мысли – в дверь осторожно постучали, все же ночь на дворе, и, дождавшись разрешения, в кабинет начальника штаба фронта вошел дежурный связист с рубиновыми кубиками старшего лейтенанта на черных петлицах. В руке картонная папка с бумагами.
– Товарищ генерал! Только получены радиограммы из Пскова, а также из Гдова, от командующего Чудской флотилией!
Ватутин взял листки и кивком головы отпустил связиста. Прочитав текст, генерал почувствовал себя плохо, рванул воротник кителя – ему не хватало воздуха. Тяжело опустившись на стул, он машинально посмотрел на время, поставленное в тексте.
– Час тому назад?! Как все некстати случилось! Но почему же мне не доложили раньше?!
Ватутин не любил крепких слов, но тут облегчил душу. Посмотрел на второй листок – и выругался как заправский сапожник, в три колена. Если в радиограмме начальника штаба 11‐й армии говорилось, что командующий тяжело контужен и отправлен гидросамолетом в Ленинград, то капитан 1‐го ранга Аврамов доложил, что данный МБР‐2 флотилии почти сразу же после взлета сбит над Псковским озером фашистским истребителем, авиация врага активно летает – стоят «белые ночи». Поиски генерала Гловацкого моряками уже начаты, отправлены катера.
Чуть отдышавшись, Ватутин решил, что нужно немедленно сообщить о случившейся трагедии с командармом‐11 в Генштаб, поисками виновных в нерасторопности можно заняться чуть позднее. Но не успел протянуть руку к телефону, как тот требовательно издал зуммер. Догадываясь, кого он сейчас услышит, моряки явно оказались намного быстрее своих сухопутных коллег, Николай Федорович обреченно поднял трубку, будто налившуюся свинцом, и услышал гневный голос генерала армии Жукова:
– Какого хрена не доложил про Гловацкого?! Почему я должен узнавать от наркома флота?
Командующий 11‐й армией генерал-лейтенант Гловацкий
Псковское озеро
Странно чувствовать свое тело каким-то полностью одеревеневшим, будто в полено превращенным. Словно любимый сын небезызвестного папы Карло. Такое «состояние Буратино» можно испытать наяву и в крепком сне. Вот тут главное не перепутать реальность и наваждение. Правый бок жгло что-то очень горячее и мягкое, сверху тоже тепло, а под спиною шершавое, колючее и холодное. И ветерок чувствовался, влагой наполненный, приятно холодил лицо. И мысли потекли в голове, тягучие как патока.
«Что я Гловацкий Николай Михайлович 46‐ти лет от роду, то помню хорошо. Неужто это был сон?! Война, я в теле своего полного тезки, небо в дыму, немецкие танки… Вот жуть какая, даже десятой доли этого кошмара я в Чечне не видел. Угораздило же попасть в передрягу, еще и горло фашисту перегрыз – кто бы сказал, не поверил бы! Приснился же сон! А Соня?! Она мне тоже привиделась?! Не хочу обратно!»