Вечером следующего дня полицейский надзиратель Московской сыскной полиции губернский секретарь Бояр, заведовавший антропометрическим бюро и столом приводов, взяв в левую руку присланную из столицы карточку, направился к стоявшим у стены шкафам. Посмотрев на указанные в карточке цифры, обозначающие длину и ширину черепа, а также длину ступни, он подошёл к среднему шкафу, взглянул на длину среднего пальца и выдвинул ящик под номером 50. Ещё раз сверившись с цифрами, он перебрал карточки и вытащил нужную. С фотографии на него смотрел крестьянин села Пенжи Коростынской волости Старорусского уезда Новгородской губернии Семён Андреев Чешин. «Ого! — воскликнул Бояр, прочитав о судимостях Семёна Андреевича, — ты же, голубчик, сейчас на каторге должен быть. А ты, гляди-кась, в столице!».
Чешин, после того, как была установлена его личность, решил не запираться:
— Мне, ваше благородие, торопиться некуда, на Сахалин я всегда успею. Не случалось бывать?
— Не случалось, — ответил Кунцевич.
— Ну и не дай вам Бог. Я три года как оттуда сплетовал[56], а сны страшные про остров до сих пор сняться. Так что успею я туда. А покамест в столице жалаю побыть. На Шпалерной, сказывают, условия вполне себе человеческие. Посижу, пока суд да дело.
Чешин за разбойное нападение и убийство трёх человек в 1892 году был приговорён Московским окружным судом к бессрочной каторге, так что нового срока не боялся. Он был одним из первых московских мазуриков, которых подвергли измерениям по системе Бертильона — антропометрия тогда в Первопрестольной только вводилась. В 1899 Семён самовольно покинул негостеприимный Сахалин, более года добирался до России, осел в столице и по рекомендации одного из старых приятелей был принят вышибалой в заведение мадам Могилевской, отношения с которой в скором времени перестали быть чисто служебными.
— Эдак же сподручнее — объяснил беглый каторжник свою страсть к женщине, мягко говоря красотой не блиставшей. — Одно дело за жалование служить, другое — всем готовым пользоваться.
Серикова, как оказалось, Чешин знал хорошо:
— Этот серый барин[57], пока мы в Питере жили, к нам кажное воскресенье наведывался, получал свою четвертную и девочку какую-нибудь пользовал. Всё чин-чином шло, но как-то околоточный потребовал ясак в два раза увеличить. Эстя ему отказала: «У меня, говорит, Дмитрий Анастасьевич, столько блядей нет, чтобы кажный месяц по две[58] вам отдавать». Сериков только головой покачал, развернулся, и ушёл. А через неделю облава у нас случилась, притон закрыли, а хозяйку мою хотели этапом на родину отправить. Пришлось ей «петрушу»