На самом деле сквозь высокие глухие стены проникали всевозможные звуки, и юные шуты, исподтишка расспрашивая слуг, складывали впечатление о городе. Там были таверны и парки. Целый шумный мир, в котором студенты и ученики различных Гильдий и Колледжей играли полноценную роль: подшучивали над ним, бегали по нему, кричали либо бросались его частями. Там был смех, который плевать хотел на Пять каденций или Двенадцать перегибов. И – хотя эту новость студенты отваживались обсуждать только в общежитиях по ночам – откровенно несанкционированный юмор, вольный фристайл, без отсылок на «Чудовищно Смешной Талмуд», Совет или кого-либо еще.
Там, за пятнистыми каменными стенами, люди шутили, не считаясь с распоряжениями Высочайших Мастеров Смеха.
Это знание отрезвляло. Не в прямом смысле, алкоголь в Гильдии не пили. Но если бы пили, точно бы протрезвели.
Более строгого места, чем Гильдия, не существовало.
Шут с горечью поведал о могучем краснолицем брате Озорнуксе, о вечерах изучения Невинных Колкостей, о долгих промозглых утрах в гимнастическом зале, где отрабатывались Восемнадцать Способов Забавно Грохнуться и оттачивалась траектория полета тортов с кремом. И жонглирование. О жонглирование! Это искусство преподавал брат Шалун, человек с душой не мягче вываренного сапога. Он дико злился на шута, но вовсе не из-за паршивой сноровки. Хороший шут и должен постоянно все ронять, особенно если жонглировать предстоит такими традиционно забавными предметами, как торты, горящие факелы или крайне острые ножи. Брат Шалун орал, мол, шут плохо жонглирует, потому что не умеет жонглировать хорошо.
– А тебе не хотелось стать кем-то другим? – спросила Маграт.
– Кем? – уточнил шут. – Я не представлял, куда еще могу податься.
В последний год обучения студентов все-таки выпускали в город, но только с целым рядом суровых ограничений. Уныло ковыляя по улицам, шут впервые увидел волшебников, что с достоинством плыли по своим делам. Увидел уцелевших убийц, пустых смешливых юнцов, одетых в черный шелк, столь же опасных, как их скрытые под нарядами кинжалы. Жрецов в фантастических облачениях, которые лишь слегка портили длинные резиновые фартуки, обязательный элемент парадного костюма. Каждое ремесло имело свое внешнее отображение. Впервые в жизни шут понял, что его униформа была тщательно разработана с одной-единственной целью – выставить владельца совершеннейшим идиотом.
Даже после этого он все равно продолжил держаться за свою работу. Так и продержался всю жизнь.
А держался он за нее, потому что иными талантами не обладал, да и дед в противном случае с него бы шкуру живьем спустил. Шут заучивал остроты до звона в ушах, вставал раньше всех и жонглировал, пока не начинало ломить руки. Он так отточил свое знание комического вокабуляра, что понять его теперь могли лишь Высочайшие Мастера. С непроницаемым угрюмым упорством шут ковылял и кривлялся, пока не закончил Гильдию в статусе лучшего ученика и не получил Почетный Пузырь, который, впрочем, утопил в уборной по возвращении домой.