— Кажется, читал, — несколько смутившись, отвечал тот.
Журков сердито фыркнул.
— Кажется! — передразнил он. — Так вот, позволь тебе напомнить: там есть некто Потугин. Кто он такой, этот Потугин, Тургенев дает понять его высказываниями, афоризмами, так сказать, об истории своего народа. Вот он что изрекает: «Даже самовар, — говорит, — и лапти, и дуга, и кнут — эти наши знаменитые продукты — не нами выдуманы». Вот он во что веровал, сей неумирающий тип, оставивший по себе потомков. Да! — с жаром воскликнул Журков. — Нечестивые потомки Потугина еще и теперь бродят среди нас. И они с пеною у рта вскидываются на каждого советского патриота, если он осмеливается утверждать, что трудами наших историков и археологов бесспорно доказано, что вплоть до Батыева нашествия народ наш обладал высокой культурой — и земледельческой, и градостроительной, и, наконец, в области искусства и ремесел. Еще в первые века нашей эры Черное море именовалось Русское море. В древнейших скандинавских сагах Киевская Русь называется Страна городов, Гардарик!.. Но что говорить о временах древних! Попробуй заяви перед потугиными наших дней смело и прямо, что Ломоносов раньше Лавуазье сформулировал закон сохранения материи и энергии; что радио — это Попов, а не Маркони; что первым открыл превращение энергии света в энергию электрического тока Столетов; что родина первого электрического двигателя — Россия... Ну? Ты лучше меня должен помнить: история энергетики — это уж по твоей специальности.
Журков, все еще пылая и негодуя, остановился перед Орловым и требовательно-отцовским взором посмотрел на него.
И, как бы повинуясь этому взору, Василий Орлов смущенно сказал:
— Помню, конечно... Ну... Трансформатор — это Яблочков и Усагин; двигатель переменного тока — Доливо-Добровольский... Ну, что еще? — И видно было, что в нем самом разгорается желание еще и еще подкреплять слова Артемия Федоровича прославленными русскими именами. — Петров... Лодыгин, — продолжал он. — Электрическое освещение в Париже называли: русский свет!..
— А! — вырвался радостный возглас у Журкова. — Русский свет! А попробуй скажи это перед господами потугиными, что с тобой будет? Зашикают, зашипят на тебя: «Квасной патриотизм, квасной патриотизм!» Что же им еще остается делать, этим голубчикам, когда история против них?! Историю не подменишь. Труд советских историков — труд великий, патриотический. Это политическое воспитание масс в духе беззаветной преданности Родине. Вот что такое история! Вот на каком котловане трудится самоотверженно, вдохновенно ученый Лебедев. И если моя Нина, так осмелюсь назвать ее по-старому, по-отцовски, ныне его жена, друг и помощник, если она призвана разделить эти труды, пускай в роли самой скромной помощницы, исполать ей!.. Вот как я смотрю на это. А ты...