Запах сырого осеннего рассвета, леса, коры, мха и солдатских мокрых сапог. Изредка голос одинокой команды. Лязг оружия. Осторожные, но смелые шаги…
С командного наблюдательного пункта уже не видно втянувшихся рот.
По всем нервам проходит ток напряжения. Напряжения близости огневого боя, так хорошо знакомого всем профессиональным солдатам. Жуткая тишина. Последняя тишина перед неизвестным. Для парадокса чирикают птички. Поднимается шум просыпающейся природы. Сейчас будет бой, бой в болотистом лесу. Политический экзамен. На чью сторону склонится чаша боевого счастья?
Командир батальона поднял глаза к небу.
Напряжение доходит до максимума. И наконец, наконец, раздались первые, как бы робкие, ружейные выстрелы. Застучала назойливая пулеметная лента, и вдруг, как бы сконфузившись, неожиданно, почему-то оборвалась. Пулемет замолчал. Снова наступила роковая тишина. Для солдата ясно: наше передовое охранение наскочило на неприятельскую заставу. Проходят минуты, долгие минуты, которые кажутся теперь годами. И вдруг, на левом фланге, неожиданно, басом рявкнула неприятельская тяжелая мина. Ей ответили тонким дискантом ручные автоматы. По всему лесу вспыхнул ружейный огонь. Затрещали пулеметы. Послышались команды. Резервная рота начала уступом свой правофланговый обход. Интенсивность боевого огня разгоралась. Взрывались ручные гранаты. Лес загудел. Наконец, послышались крики — «ура!»
Командир батальона, прихрамывая от раны 1-го Кубанского похода, скрылся со своим штабом.
Чаша весов боевого счастья начала маячить в сфере великого и для нас не познаваемого.
Через 40 минут огонь резко оборвался. В лесу неожиданно стихло. Так же неожиданно, как и началось. И началось то ми-тельное ожидание. Ожидание — что же принесет та лесная гробовая тишина?
А потом из лесу начали выходить первые, отдельные солдаты. Появилась голова выходящей колонны. Смешанной колонны национальных русских добровольческих солдат с их «зелеными лесными пленниками».
400 солдат северного батальона, потеряв двух убитыми и четырнадцать ранеными, маршировали в свои казармы, ведя, вернее, идя, совместно с 844 партизанами.
Боевой, вернее, политический, экзамен был выдержан блестяще. В лесу, через линию боевого огня, русские сговорились с русскими. Воевать им было нечего. Впереди их ждало общероссийское национальное освободительное дело.
Так была проведена первая национальная боевая и политическая операция, когда германский военный союзник не мешал, а вернее, помогал русским национальным воинским соединениям.
Таких исторических примеров, вышеуказанного характера, можно было бы приводить десятками из нашего прошлого боевого опыта, но я не буду на них задерживать внимание читателя, а перейду сразу к другому, также наиболее характерному военно-политическому эпизоду, но диаметрально противоположному первому, и по ходу своей акции, и по своим политическим результатам.