Он бросается к спинке дивана, делает взмах и опять все повторяет. Снова и снова. Как будто он качается.
– Мама в кровати, – наконец говорит он, снова замахивается и откидывается на спинку дивана.
Возможно, она спит. Обычно мама не сводит с Бена глаз, даже чтобы отдохнуть, но обычно она не остается с ним наедине целые выходные. Кто знает, насколько изнурительными были последние дни.
– Что ты думаешь, если я приведу маму, а потом мы все вместе поедим пиццу?
Бен останавливается посреди замаха и повторного падения и смотрит мимо меня. На якорную стоянку, находящуюся где-то позади меня в пустоте. Он кивает, берет пульт и удовлетворенно переключает каналы.
– Салями. Восемь кусочков. Края хрустящие. Без зелени, – его мир восстановлен. Я здесь. Мама тоже. Есть пицца без зелени. Для Бена это почти так же хорошо, как и мир во всем мире.
Я иду на кухню и звоню в службу доставки. Три раза я повторяю, чтобы они ни в коем случае не положили орегано или любую другую зелень в соус или на сыр. Мы всегда делаем заказ в одной и той же пиццерии, и, как правило, они убирают столь ненавистную Бену зелень. Кладу трубку и направляюсь к маминой спальне. Когда на стук в дверь я не получаю ответа, то осторожно нажимаю на дверную ручку. Я подумала, что она еще спит. Возможно, я на это даже надеялась, потому что это означало бы, что она не знает, как поздно я на самом деле вернулась домой. Я бы просто заползла к ней в постель и прижалась под одеялом. Возможно, даже Бен предоставил бы нам достаточно времени, чтобы я, наконец, смогла рассказать ей об Эштоне. Но она не лежит в постели. Она стоит у окна, ее плечи напряжены. Ее поза источает злость. На самом деле мама никогда не сердится.
– Мам? – осторожно начинаю я, но она не двигается с места и не оборачивается. Похоже, что она даже не дышит. – Я опоздала, – бормочу я, признавая то, что до сих пор надеялась скрыть от нее. – Мне правда очень жаль, – я закусываю внутреннюю сторону щеки. От боли на глазах наворачиваются слезы. Я сглатываю, чувствуя себя просто ужасно, но не двигаюсь с места.
Мама ждет. Мучительно долгие секунды, прежде чем она поворачивается ко мне и глубоко вздыхает, словно хотела накричать на меня. С другой стороны, ледяное спокойствие в ее голосе гораздо хуже.
– Где ты пропадала? Когда была гроза?
– Я… – почему мама спрашивает об этом именно сейчас? Я убираю волосы со лба. – … я была в университете. Я говорила тебе, – растерянно бормочу я.
– Не верю, – мама беззвучно смеется. – Ты в самом деле врешь мне, – она проводит рукой по лбу.