Ваша Кристина».
Только что Фауст, Каролюс Фонта, пропел начало дуэта и Маргарита запела:
«Каких-то чувств мне новых
Душа моя полна
И сердцу голос тайный
О чем-то говорит»!
как раз в эту минуту произошло, как я уже сказал выше, нечто ужасное…
Весь зрительный зал, как один человек вскакивает на ноги. Оба директора не могут удержаться от крика ужаса. Все присутствующее с недоумением смотрят друг на друга…
Бледная, с блуждающими глазами, Карлотта так и замерла с полуоткрытым ртом.
Она не смеет двинуться с места, боится взять хотя бы одну ноту. Так как из её горла, созданного для выражения самой возвышенной гармонии, откуда до сих пор вылетали такие чистые могучие звуки, такие дивные мелодии, на этот раз вылетела… вернее выскочила… отвратительная, скользкая жаба!..
Как она туда попала — неизвестно, но её ужасный отвратительный «Квак!» был слышен в самых отдаленных уголках зала. Конечно, это надо понимать в переносном смысле, на самом деле никакой жабы не было, был слышен только «Квак!», такой пронзительный, визгливый «Квак!», какому позавидовал бы любой болотный обитатель.
Это было так неожиданно, что сама Карлотта не поверила своим ушам. Если бы гром разразился над её головой, она бы так не поразилась, как поразил ее этот отвратительный звук, вылетевший из её горла.
И как это могло случиться? Она пела, как и всегда, без всяких усилий, так легко и свободно, как другие говорят: «Привет, как вы поживаете»?
Конечно, нельзя отрицать, что существуют певицы, не желающие считаться со своими данными и старающиеся, во что бы то ни стало, дотянуть свой голос до таких верхов, какие им были запрещены при рождении самим Господом Богом.
Поэтому и нет ничего удивительного, что само небо посылает им в наказание за чрезмерную самонадеянность, «квакающую» жабу, но кто бы мог подумать, что это может случиться с Карлоттой, имеющей в голосе две октавы.
У всех еще было в памяти её удивительное стокатто из «Волшебной флейты», наконец «Дон Жуан», в котором она, исполняя партию Эльвиры, взяла сама вместо Донны Анны знаменитое си-бемоль, для которого у той не хватало голоса. И вдруг теперь это удивительное, никому не понятное «квак!» Точно колдовство какое-то! Между тем в зале начался шум. Случись такая история не с Карлоттой, а с какой-нибудь другой певицей, ее бы уж давно освистали. Но голос Карлотты заслужил такую прочную славу, что все присутствующие вместо того, чтобы возмутиться, не могли прийти в себя от изумления, также как и сама Карлотта, которой начинало казаться, что все это только сон, обман слуха, а не горькая действительность.