Бросил Алеков карты, полез на чердак и, разбросав хлам, извлек бронзового идола, обтер рукавом, да так и замер с ним на коленях. Потом щелкнул по нему согнутым пальцем — и отозвался бюст, загудел протяжно и угрожающе, смешав хрупкие алековские представления о времени и пространстве. Вот тут, наверное, и снюхалась с нечистокровным животным забытая Альма.
Алеков затушил сигарету и снова начал рассматривать щенков. Он клал их по очереди на ладонь, потом переводил взгляд на Альму и, казалось, видел одну собаку с разных концов бинокля. Алеков любовно гладил рыжих щенков, враждебно косясь на вызывающе белого монстра, пытавшегося укусить его за палец.
«Как меня подвели! Ах, как меня подвели! — повторяла умилительная жертва собачьего адюльтера, вторя недавно свергнутому генсеку. — Все теперь отвернутся, а ведь восхищались, позицию занять просили. Репутацию кобеля, лауреата и призера, подмочил непоправимо. Отомстит мне элитная дама, с грязью смешает.
Но что дама — майор! Вот от кого беды ждать. Рявкнет, что испортил суку, не даст больше Альма породистого приплода. В вязках навсегда откажет. Еще бы дела не завел. Очень просто — сообщит, что гражданином Алековым испорчена потенциальная сука-медалистка. Нанесен удар по отечественной кинологии. Налицо попытка врага морально и физически разложить поголовье верных стражей революции — служебных собак. А «если завтра война? Если завтра в поход?»
Саморазоблаченный Алеков взял руки назад и задрожал. В уме его уже складывалось последнее слово, в котором он ссылался на торжественные допущения, отдельные провозглашения и даже приказы долго ить при коммунизме.
Ободренный последним приказом, Алеков подумал, что сгущает краски и мыслит явно не в ногу с эпохой. Повеселев, он с некоторой развязностью попросил прокурора и граждан судей взглянуть в окно, и даже сам взглянул, но увидал клетки решетки, за которыми ничего убедительного не происходило.
Тогда Алеков на всякий случай признал наличие состава преступления, но просил о смягчении, отрицая, что окончательно погубил Альму для отечественного собаководства. Он просил суд заслушать показания реабилитированных генетиков, свидетелей защиты.
«Приобретенные качества не наследуются! — восклицали недавно восстановленными голосами гипотетические генетики. — Доводы обвинения не соответствуют науке!»
«Да, не соответствуют! — громил государственный обвинитель слабые доводы защиты. — И скажите за это спасибо нашей социалистической законности! Когда обвинение соответствовало науке, где были вы сами, граждане генетики?»