От неожиданности Алтухов вздрогнул. Только сейчас он заметил, что на остановке много людей, которые вдруг беспорядочно задвигались, закружились, словно шарманочные куклы приведенные в движение неким механизмом, скрытым под заснеженным тротуаром.
Первое, на что Алтухов обратил внимание, это одежда, которая, как казалось, умерла вместе с хозяином. Похоже было, что одушевлявший её человек ушел в тот мир одетым, без сожаления оставив на дороге лишь безжизненные оболочки. Пальто вдруг потеряло свою метафизическую сущность и превратилось в утиль, куда более мертвый, чем половая тряпка в руках домашней хозяйки. Со стороны же, Алтухову это напоминало запланированный побег, когда беглец оставляет вместо себя чучело, а оставшиеся с уважением на лицах разглядывают "куклу" и поеживаясь размышляют, как "там" и вообще существует ли это самое "там"?
"Любители набежали, - подумал Алтухов, разглядывая столпившихся зевак. - Сегодня весь вечер будут с серьезными лицами обсуждать: "Ах..! Ох..! Прямо на дороге..! Такой не старый еще..!"
- Ой, Боже мой, Боже мой, - пробормотала рядом стоящая круглая старушка.
- А ведь совсем не старый еше, - с плохо скрытым сарказмом подсказал ей Алтухов, злясь на то, что день у него начался не с завтрака, как у всех нормальных людей, а с лицезрения трупа.
- Да, да, - охотно согласилась старушка. - Ой, Боже мой, Боже мой.
В подошедший автобус сели не все. Некоторые остались на противоположном тротуаре дожидаться конца этого печального действа, как-будто их присутствие было определено заранее. Эти люди производили впечатление зрителей, законно занявших свои места в партере. Алтухов с неприязнью взглянул на одного из любопытствующих. Толстый, пожилой мужчина с авоськой одну руку держал в кармане, как-будто сжимал в ней надорванный входной билет с отштампованной датой и названием представления: "Смерть на дороге".
До Таганки Алтухов ехал долго. Автобус моментально выстуживался на каждой остановке, потом буксовал на подснежном льду и, натужно завывая, медленно катился дальше. Такая езда раздражала всех: шофер норовил закрыть двери до того, как все войдут и начинал орать в микрофон, когда кто-нибудь стопорил ногой одну из створок и пропускал замерзших людей в автобус.
Пассажиры стояли нахохлившись, вяло поругивали водителя и несмотря на разную одежду, пол и возраст, были похожи друг на друга как пингвины.
Затем один ветхий старичок затеял склоку с мордастым парубком из-за места, которое тот занял под носом у менее расторопного пассажира.
- И не стыдно? - тяжело задышав от обиды, проговорил старичок. - Я, ветеран войны, стою, а он расселся. - Молодой человек с веселым любопытством глянул на старика и отвернулся к замерзшему окну. Это непостижимое для старика равнодушие к его возрасту и, собственно, замечанию моментально распалило его: - Вот! - обращаясь к невольным зрителям, громко воскликнул он. - Нарожали уродов...! Да! Нарожали...! Теперь вот им и все равно! Я стою, а он сидит! Я воевал...