Было заметно, что политические вопросы живо волнуют молодого полковника. Но Вигель постарался вернуть его к сущности разговора.
– Так что же, по-вашему, граф поощряет анархию?
– Вестимо, – кивнул Раевский, со вздохом отвлекаясь от любимой темы. Но ругать командующего ему, как видно, тоже нравилось, и он продолжал: – При выводе войск, вот увидите, дезертирство будет поголовное. Когда выходила армия, сбежало шесть тысяч. Барклай еще тогда сказал государю, что, оставляя во Франции корпус, тот теряет еще тридцать. Все так и есть. Граф поощрял подчиненных к знакомству со здешними обычаями. Полагаете, в коня корм? Все, что они поняли – надо давать деру.
– Но сейчас в корпусе нет дезертирства, – осторожно возразил Вигель.
– Пока стоим. А как двинемся в обратный путь, нет надежды довести и половину. Офицеры с солдатами на «вы», те все газеты читают. Иные и на иностранных языках. Что им, скажите на милость, делать дома? Добро бы он корпус в Англию выводил. Граф – человек понятий иностранных. Жил в Лондоне. Кой черт занес его в наши гребеня? Ему льстят в глаза, от этой лести он ничего вокруг себя не видит и считает, что происходит только то, что ему угодно. На самом деле положение корпуса ужасно. Эти солдаты ни воевать, ни даже на парады ходить не способны – обленились и развращены светским с ними обхождением. Если бы граф к собственным адъютантам проявлял половину того уважения, которое имеет к рядовым…
Александр осекся, решив, что касаться личного не стоит.
– В Петербурге о его сиятельстве государь совсем иного мнения, – подцепил собеседника Вигель. – Все хором иностранный корпус хвалят. Известно каждому, что в четырнадцатом году его величество спрашивал у графа Аракчеева, кто бы мог после войны занять пост военного министра. И тот указал на двух генералов – молодых, украшенных победами и любимых в армии – на Ермолова и Воронцова. Каждый хорош в своем роде, но Ермолов уже отъехал на Кавказ и там весьма уместен. Так что у нас судят, будто по выводе корпуса быть вашему начальнику новым министром. Государь, правда, пока колеблется…
– Так откройте царю глаза! – с негодованием воскликнул Раевский. Как видно, мысль, что Воронцов может взлететь еще выше, была для него непереносима. – Он и армию угробит! Не то что корпус. Только дай! Всякое быдло газеты читать начнет!
– Я вижу, вы честный патриот, – вкрадчиво проговорил Вигель. – Откроюсь вам, я прислан сюда специально, чтобы составить независимое мнение о положении в оккупационных войсках и донести государю прямо, без посредства. Ваше суждение как человека, близко знающего дело, было бы очень кстати. Изложите его письменно, – и, заметив на лице полковника тень беспокойства, поспешил добавить: – Нет оснований для тревоги. Все будет передано на высочайшее имя негласно.