После того как Гитлер напал-таки на Сталина, Черчилль подумал, что значимость этой карты возросла: теперь можно будет ставить условием сотрудничества со Сталиным и изменение его политики в отношении эмигрантского правительства — и настоял на том, чтобы поляки задвинули в сторону свой гонор и подписали с большевиками хотя бы соглашение о восстановлении дипломатических отношений.
Покерный валет стал дамой.
И уж совсем высоко поднялась ценность этой карты, когда в декабре сорок первого в войну вступили американцы, которые до этого всячески отгораживались от сотрудничества, надеясь отсидеться за океаном.
Еще раньше, когда Черчилль добился-таки от Рузвельта подписания Атлантической хартии, он узнал (кстати, довольно неожиданно), что польская диаспора в США весьма влиятельна на разных уровнях, и отметил где-то в подсознании, что такое нельзя упускать из вида в будущем.
Теперь же, когда Рузвельт стал самым настоящим «собратом по борьбе», ему нужна была поддержка самых разных сил, и американские поляки вполне могли сыграть важную роль, и пренебрегать этим, откладывать это в дальний ящик никак не следовало.
Теперь, считал Черчилль, пришло время воспользоваться им и «Прометеем» на благо Англии и пригласил Круликовского в свой дом в Чартвелле, уверенный, что тот должным образом оценит ту честь, которая ему оказана…
Обеденную беседу вел хозяин, который, впрочем, говорил о живописи, о природе и местных достопримечательностях, а после обеда пригласил Круликовского обозреть окрестности, и только после часовой прогулки, решив, что пожилой поляк утомился и неспособен хитрить, Черчилль приступил к главному.
Они сидели на террасе, с которой открывался восхитительный вид на Кентскую равнину, когда Черчилль спросил:
— Как вы, человек, стоявший у истоков Польши, человек, посвятивший жизнь делу ее возрождения, оцениваете нынешнюю ситуацию?
Круликовский сразу же показал зубы:
— Пан Черчилль относится к тем людям, которые обладают громадными возможностями в этой сфере человеческой деятельности в сравнении с другими людьми, в частности, например, со мной. Поэтому вопрос ваш либо риторический, либо предшествует предложению, которое мне может показаться неприемлемым.
Черчилль был в хорошем настроении, поэтому решил поиграть:
— Если вы говорите обо мне как о человеке, то мои возможности предельны и исчерпаемы точно так же, как возможности других людей. Если же вы говорите о премьер-министре, то мои возможности определены той обстановкой, в которой мне приходится действовать на благо моей страны.
Круликовский продолжал упорствовать: