— Он жертвовал ими, дабы защитить Ангелов[43], — только и заявил он. И сразу же после этого перешел к гибели жены Лота, с которой известная метаморфоза произошла оттого, что она оглянулась.
— Зачем она оглянулась? — спросил Отец.
Я вспомнила об Орфее, который тоже оглянулся — на самой границе подземного царства.
— От беспокойства? — предположила я.
— От тоски, — ответил Отец.
В последнее время тоска по прошлому стала одним из самых страшных наших грехов.
Мне уже казалось невозможным, что Кара и Энни по-прежнему встречаются за спортивным залом в обеденный перерыв. Что в классах за выходящими в школьный коридор закрытыми дверями по-прежнему дают знания. Что все так же звенят звонки. За пределами Мур Вудс-роуд я могла представить себе отношения, открывающие мир секса, вождение автомобиля, экзамены. Даже любовь. Тот мир стремительно несся вперед, тогда как наш, где мы сидели за кухонным столом, замер, и в нем мы оставались вечными детьми. Это одна из немногих мыслей, от которых мне до сих пор хотелось плакать; не желая превращаться в соляной столп, я очень старалась думать об этом поменьше.
Физические упражнения Отец свел к минимуму. Наше пребывание вне дома сопрягалось с неизбежным риском; кроме того, нам не следовало расходовать энергию попусту. Этому решению Отца способствовал один случай. Как-то днем Далила, бегая по саду, внезапно остановилась посередине и посмотрела на Отца, который наблюдал за нами, стоя у двери в кухню. Она шевельнула губами, как будто хотела что-то сказать. Немое облачко пара вырвалось у нее изо рта и поднялось над головой. Сверкнув белка́ми, ее глаза закатились, и она грохнулась оземь. В этом была вся Далила — упала в обморок, совсем как в книжках.
Отец положил ее на кухонный стол, словно какое-то праздничное блюдо. Гэбриел взял ее за руку. Мать намочила под краном засаленное кухонное полотенце и протерла ей лоб. Где-то наверху плакал Дэниел. Далила закашляла и скорчилась. Глаза ее еще слезились от холода, и, потянувшись к Отцу, она уронила несколько слезинок.
— Папочка, — прошептала она. — Я так есть хочу.
Он нетерпеливо отошел от нее и открыл было рот — хотел отправить нас обратно в сад, но внезапно остановился. Мать смотрела на него через стол, поверх дочери, лежавшей между ними, и этот взгляд, и все ее лицо говорили ему о чем-то. Он взял Далилу за руку. Кажется, в лице Матери он прочитал то, что пробрало его до нутра.
В тот вечер и на следующий тоже Далилу накормили как следует. Она смотрела на меня поверх тарелки, скользя вилкой по губам. Улыбалась, но так, чтобы этого нельзя было заметить. Ее не привязали на ночь, и она свободно бродила между комнатами. К нам Далила заглянула уже поздним вечером. Свет из коридора явил ей мой запятнанный матрас и Эви, пытающуюся укрыться от слепящего сияния, — у моей груди. Далила встала на пороге, свет падал на нее только сзади, поэтому разглядеть выражение ее лица я не смогла.