Вот это понятно сказал. Все, как есть. И Альтафи закрепил в своей памяти эти слова, как будто они и впрямь были словами всего государства. Само государство, впрочем, тоже не скрывало, что времена настали тяжкие. Перед нами, говорил Сталин, стоит Такой вопрос: жить или не жить. И государство ответило твердо: наше дело, сказало оно, правое; враг будет разбит, победа останется за нами. Все это глубоко отпечаталось в молодой памяти Альтафи как непреложная и единственная правда. Поэтому он никогда не вешал носа. Трудно — значит трудно. Но вот растираться по утрам мокрым полотенцем, это уж — извините!..
Таким примерно образом размышлял Альтафи, перелистывая тетради младшего брата и сестренки. В руки ему попалось вдруг что-то похожее на блокнот, из желтоватой оберточной бумаги, раскрыл — «Шефский дневник ученика шестого класса Халимова Джауда́та». Альтафи начал читать: «Кличка подшефной лошади — «Осоавиахим». Сколько лет — девять. Цвет лошади — буланая. Место в конюшне — стойло № 15. Отношение к военной службе — РККА. Сколько копыт подковано — два. Состояние зубов — хорошее…»
Этот «документ» вывел Альтафи из себя. Знает он эту лошадь, чего там! По-настоящему ее звать Захриев жеребок. В тридцатые годы, когда колхозы организовывали, Захри привел и сдал обществу кобылу свою; кобыла в скорости ожеребилась, и появился Захриев жеребок. А то — «Осоавиахим». В школе, наверно, придумали, не иначе. Ну правильно, лет ей — девять. Верно, буланая и подкована на передние ноги. Только «Осоавиахиму» этому нужна не желтая тетрадка Джаудата Халимова, а добрый корм, болтушка из ржаной муки. И хотя бы полведра овса на день. Еще бы, конечно, охапку клевера или, скажем, вики с овсом вперемешку… Если будет все это, тогда буланая лошадь и без ваших мудреных названий очень даже хорошо себя почувствует. Во всем колхозе не найдется коняжки, чтобы норовом спокойней или чтоб старательней, чем она. Видел ее Альтафи сегодня, когда проходил мимо конюшни: лопатки выперли, ребра как забор редкий, живот к спине прилип (точно как у географа!), грива спутанная, клочками. Разве ей записи нужны в желтой тетрадке?! Однако тянет пока свою ношу… Эх, животина ты бессловесная!.. Война эта, суровая, не только людей — живность всю как-то переменила, это уж точно. Раньше такие лошади бывали норовистые: не дает себя запрячь, хоть ты лопни! Теперь таких нету. Коровы раньше-то пропадут куда-либо из стада, то на озимые соседнего колхоза забредут, то обожрутся — теперь таких нету. Бывало, в иной год картошка плохо уродится, в другой — ягода вовсе не вырастет или травы редкие да сухие, теперь все как на заказ. Картошку выбрать невозможно — до того много ее, ягод в лесу — красным-красно, и трава тоже: там, где до войны по щиколотку росла, теперь выше пупа вымахала. Помогает, видно, природа своим детям; чем может, тем и помогает…