. Переговоры о перемирии начались в 1951 году и проходили безрезультатно, однако в 1952 году Ким Ир Сен, осознавший, что объединить страну на его условиях не получится, уже был готов к заключению мира. Однако Сталин не желал останавливаться — Советский Союз поставлял большое количество вооружения, но не направлял войска, в то время как американцы несли потери. Не собирался делать этого и Мао, невзирая на масштабы китайских потерь в живой силе. Патовая ситуация могла продолжаться еще долго, если бы не смерть Сталина в 1953 году. Новое коллективное советское руководство искало возможности улучшить отношения с западным миром и было готово закончить войну компромиссом. Мирный договор, разделивший Корею по линии прекращения огня, был подписан в июле 1953 года. В войне погибло три миллиона жителей страны — примерно десятая часть всего населения полуострова
[908].
Несмотря на осторожность, изначально проявленную им в отношении идеи Кима о насильственном объединении страны под властью коммунистов, Сталин был твердо убежден в необходимости продолжения военных действий, каких бы жертв это ни потребовало со стороны народов других стран. Для него корейская война была удобным способом обеспечить союз с Китаем против США, и он считал, что в первую очередь проигравшей стороной конфликта является «главный противник», то есть американцы. Непосредственно перед смертью он настоятельно требовал от Мао и Ким Ир Сена умышленно затягивать переговоры о прекращении огня. Однако уверенность Сталина в собственной правоте в отношении поддержки этой войны была неоправданной. Как заметил один из ведущих российских историков Владимир Печатнов, в долгосрочной перспективе последствия корейской войны для Советского Союза оказались крайне негативными. Она «привела к масштабному перевооружению США и превращению НАТО в полноценный военный союз» и, «кроме того, стимулировала Соединенные Штаты к долгосрочному военному присутствию в регионе»[909].
Автократы и олигархи в китайской и советской внешней политике
Если сравнивать Мао с постмаоистской китайской правящей верхушкой, а Хрущева — с его преемниками, то обнаружится схожая картина: авторитарный единоличный руководитель был в большей степени готов рисковать на внешнеполитической арене, чем коллективное руководство. Сами эти двое с 1956 года находились в острых разногласиях между собой. По складу характера оба стремились доминировать над окружающими, а в политическом плане их пути разошлись, что привело к расколу между Советским Союзом и Китаем. Если Хрущев шел в направлении десталинизации, то Мао все больше стремился к идеологическим крайностям. Избавляясь от своих реальных или вымышленных оппонентов, китайский лидер проявлял ничуть не меньшую жестокость, чем Сталин, хотя его «Большой скачок» и особенно «Культурная революция» не имели ничего общего со сталинскими методами руководства. Мао продолжал защищать Сталина и после того, как в Советском Союзе последний стал объектом критики, и труды «вождя» переиздавались в Китае еще долгое время после того, как исчезли с полок российских книжных магазинов. Несмотря на то что временами Мао испытывал к себе отнюдь не уважительное отношение со стороны Сталина, ему претило развенчание культа личности последнего Хрущевым. Кроме того, он видел в этом угрозу собственному культу, который, правда, в то время еще не достиг высот времен «Культурной революции», когда к «Маленькой красной книжечке» — сборнику цитат Мао — относились с бóльшим благоговением, чем ко всем трудам Маркса и Ленина, вместе взятым.