Я была в недоумении. Почему мое мнение так для него важно? Мое желание уйти почти исчезло. Мне хотелось остаться и поговорить с ним. Странным образом он напомнил мне Пьетро, который иногда впадал в состояние нервного отчаяния, вызванного каким-нибудь критическим замечанием, заявляя при этом, что он не верит критике.
Должно быть, я отвлеклась, думая о Пьетро, а тем временем Нэйпир продолжал:
— Я долго отсутствовал, миссис Верлен. Жил в Австралии, в имении кузины. Поэтому вы должны меня простить, если я лишен вашей английской дипломатичности. Я хотел бы рассказать свою версию… несчастного случая. Согласны выслушать ее?
Я кивнула.
— Представьте себе двух мальчиков… ну, не совсем, конечно, мальчиков. Бомону почти исполнилось девятнадцать, а мне почти семнадцать. Все, что делал Бомон, одобрялось; все, что делал я, вызывало подозрения. Именно так. Он был белой овечкой, а я черной. А черные овечки злопамятны: они вырастают такими, какими их хотят видеть окружающие. Итак, черная овечка становилась все чернее и чернее, пока однажды не взяла… ружье и не убила своего брата.
Если бы он выказал хоть какие-нибудь чувства, мне было бы приятнее. Но он говорил спокойно и хладнокровно, и неожиданно у меня мелькнула мысль: это не был несчастный случай.
— Все случилось так давно… — начала я неловко.
— В жизни случаются события, которые невозможно забыть. Ваш муж умер. Он был очень знаменит. Я, как вы изволили любезно заметить, филистер, заурядный человек, не получивший светского воспитания, однако и я наслышан о славе вашего мужа. Да и вы талантливы. — Его глаза внимательно смотрели на меня, и вдруг он сказал насмешливо: — Должно быть, вы достигли идиллии.
И когда он это произнес, я увидела Пьетро, глаза, полные ярости на то, что кто-то посмел усомниться в его гениальности, услышала голос, упрекающий меня. И подумала: этот человек знает, какой была наша семейная жизнь, и пытается испортить мои воспоминания. Да, он все-таки слишком жесток и любит разрушать. Он хочет растоптать мои мечты… и ему нравится мучить Эдит. Пусть мучает меня, если может, мне все равно, но только пусть не смеет насмехаться над моим замужеством.
— Мне не следовало так говорить, — заметил он, показывая, что понял мои чувства. Такое впечатление, что он вглядывался в мое прошлое и слышал саркастический смех Пьетро. — Я напомнил то, что вы предпочли бы забыть.
Спокойствие его голоса ранило гораздо больше, чем его насмешки, ибо я понимала, какой за ним кроется цинизм.
Я сказала:
— Действительно, мне нужно идти, чтобы подготовиться к уроку.