Могу предположить, что папа и мои старшие братья этих писем не читали, но именно мы были среди тех 500 тысяч евреев, которые должны были стать «настоящим чудом нашей новой жизни». Вначале это не было обманом, мы на самом деле стали собственниками жирного чернозема. Трудно было вчерашним кустарям и мелким торговцам с их установившимися из поколения в поколение обычаями и привычками что-то извлечь из него.
Однако быстрее, чем можно это себе представить, люди все же стали понимать, как подступиться к такой работе. Они со временем приноровились к бескрайней степи, которая сначала казалась чужой и недружелюбной, к чернозему, который до сих пор никого не слушался и своими жирными соками питал не зеленые стебельки хлебных колосьев, а дикую колючую траву, которую называют «курай»[28]. Люди, которые вначале не понимали, чего хочет лошадь, если все время ржет или непрестанно качает головой вверх-вниз, со временем почувствовали себя уверенней.
Сегодня я понимаю, как изменились люди и их привычный образ жизни. В ком раньше, в ком позже, произошел перелом. Даже разговорная речь стала не такой, как прежде. Поселенцы были из разных областей, поэтому получилась смесь разных еврейских диалектов, но вообще-то это не убавило едкого остроумия. Не было недостатка в насмешках и новых прозвищах. Никого не изумляло, что у немолодого еврея, который только что поцеловал мезузу[29], брюки засунуты в жирно намазанные дегтем сапоги. А как иначе, если вокруг грязь — глубокая, густая и очень липкая. У вчерашнего бледного счетовода под загорелой кожей появились мускулы. Появились, потому что он пахал, сажал, косил и поил целину своим потом.
Стар и млад, каждый со своими заботами, научились запрягать лошадь, отличать одно растение от другого; мастерить и приспосабливать каждую деталь сельскохозяйственного инвентаря; каждое утро выносить из стойла вилами «благоуханный» навоз. Для этого тоже нужна была сноровка. Даже до змей, которыми кишела степь, постепенно дошло, что им придется исчезнуть.
Собственными руками надо было построить дом, пристройку к нему, стойло для скота, и всем вместе — создать поселок с начальной школой, клубом, зданием сельсовета и кооперативной лавкой (с вечно пустыми полками) и вырыть два очень глубоких колодца (до сих пор помню, как я орудовал ручкой вала; железная цепь мчалась вниз до тех пор, пока не раздавался всплеск). А как можно было обойтись без плотины для пруда, чтобы дети и лошади могли искупаться!
Трудились до седьмого пота. Вставали с первыми петухами, спать ложились вместе с курами. Но было чем гордиться. Эта новая жизнь вновь напоминала о давней связи евреев с землей и природой. Да, не каждый «под своей лозой и под своей смоковницей»