— На иврите?
— На иврите, на идише, и еще мы поем песни.
Надо признать, наш ребе был очень способным человеком и хоть редко, но учил нас петь. Однако лучше бы ему было об этом помолчать. Культуртрегеры из Евсекции по-своему, с точки зрения своей идеологии, истолковали его простые слова. Вся страна оплакивает смерть Ленина, а здесь распевают песенки. Только начавшая выходить в Харькове газета «Дер Штерн» («Звезда»)[21] пригвоздила нашего ребе к позорному столбу и назвала «классовым врагом».
Хедер перестал существовать. Правда, в местечке, в котором тогда было около трех тысяч евреев, открылась школа с преподаванием на идише, и учителей в нее прислали хороших. То, что идиш может остаться без наследников, тогда еще нельзя было себе представить.
Что же стало с «классовым врагом», с ребе? Рассказывали, что ему пришлось бежать из местечка. Он добрался до Узбекистана и стал там бухгалтером.
Степь, степь, степь, куда ни глянь — кругом простор бескрайней степи. Ближайший луг, где пасется стадо, испещрен желтым колючим катраном[22] и множеством разноцветных полевых цветов. Вдали, на горе, в золотистом солнечном мерцании волнами колышутся, склоняясь к земле, полные зерен пшеничные колосья. И все это не чье-то, а мое, мое.
Откуда же у нас, у евреев из маленьких местечек, все это вдруг взялось? Расскажу без утайки.
Это было в 1926 году. В одну морозную среду из областного центра, из Винницы, в Погребище приехал представитель Озета[23] — общественной организации, которая активно помогала осуществлять государственные планы по переселению евреев на землю. Был этот представитель очень красноречив. Человек уже в летах, он не поленился и после собрания пришел к нам домой. Тогда папино решение еще не было окончательным, а представитель не хотел допустить, чтобы семья из девяти человек передумала.
С папой этот товарищ из Озета говорил совсем не так, как выступая перед всеми в клубе. Протерев стекляшки очков в роговой оправе, он заглянул в папин молитвенник и при этом напомнил те очень, очень давние времена, времена Второго Храма[24], когда евреи добывали средства к существованию, занимаясь земледелием. Напомнил, что об этом сказано в Танахе и в Геморе[25]. Завершил словами «Перемена места — перемена счастья»[26].
Между прочим, в это же время большая группа советских еврейских писателей обратилась к еврейским писателям Европы и Америки, призывая их помочь организовать колонии для 500 тысяч евреев[27]. Ехезкел Добрушин писал тогда Г. Лейвику: «Переселение растет и становится настоящим чудом нашей новой жизни».