Отсидела Варька свой заветный час, навздыхалась досыта и поплелась в избу, заметив равнодушно, что не появился сегодня Костя близ тетиного дома. Может, и не появится больше. Видать, совсем отшила его она сегодня, навсегда. Ну и пусть, не жалко… Расплела косу — и зачем стянула ее туго, вплетала голубую ленту… — завернулась в широченный тети Танин халат и скомкалась на кровати поверх одеяла. Слышала, как заверещала на улице гармонь и вплелся в нее дурашливый мужской голос: «Ты Подгорна, ты Подгорна, широкая улица-а…» и дальше похабное (и почему парни так любят похабные частушки? Смотришь, вполне хороший парень, а пойдет вдоль улицы с гармонистом — обязательно запоет что-нибудь эдакое…); слышала, как вошел дядя Егор, на цыпочках вынес во двор чугунок с горячей водой и плескался там, отфыркиваясь и звонко шлепая себя по щекам и шее; слышала, как вернулся он в избу и, подсев к столу, долго ел, стараясь не шумнуть чем в темноте. И глаз вроде не закрывала — потонула в сон, и привиделось ей, будто подошел к ней Петр Петрович и говорит злобно: «Ты зачем все стекла в классе поколотила?!» — потом схватил ее за руки, вывернул их безбольно и давай нахлестывать по щекам тонкопалой жесткой рукой. Мечется Варька в ужасе — что уж это: любимый учитель любимую ученицу бьет?! — а вырываться у самой и думушки нет, потому что тут же, во сне, с радостью понимает разгадку сна: значит, так бьется кто-то в дорогу, так торопится к ней, очень спешит, и лучше не просыпаться подольше, пусть спешит, скорее доедет…
— Варя… Варюшка, подымись-ка…
— А? Что?.. — распахнула глаза, вздрогнув.
Это, оказывается, дядя Егор за плечо ее трясет. Вскочила испуганно, растрепанная, еще не вышедшая из сна.
— Парень там какой-то… Тебя просит.
— Какой еще парень? — спросила недовольно, подумав мельком, что Костенька это не выдержал, пришел сказать, как он ее любит, прямо жить без нее не может. Не пришло спросонок, что дядя Егор-то уж Костю по имени бы назвал. — Ну их к черту, поспать не дадут… Не пойду.
— Чужой какой-то, ненашенский. Высокий такой…
И ухнуло в груди у Варьки от догадки: он! Алексей приехал на каникулы и, не застав ее в Синявине, в ночь, в темень, пришел к ней сюда, в Мартовку… И рванулась Варька, не помня себя, забыв все обиды свои на него, забыв, что и не говорили с ним ни разочку близко и что одета-то не по-девичьи неряшливо. Где помнить — чуть дядю Егора не столкнула, задев плечом. Пробежала крылечком, дрожко ощущая холодок половиц босыми ступнями, а когда проскакивала створчатую дверь, споткнулась о невысокий порожек — то ли ноги заплелись — и упала бы, грохнулась с крыльца постыдно вниз головой, не ткнись с разбегу в грудь стоявшего на верхней ступеньке парня. Получился толчок настолько сильным, что Алексей пошатнулся, еле устоял на ногах, но ее успел обхватить и прижать к себе. А у Варьки и капельки силушки не осталось, всхлипывая и дрожа всем телом, начала она мертвенно сползать с его груди, не держали больше ноженьки. Тогда он рывком подхватил ее на руки, снес осторожно по ступенькам к скамеечке, у ограды и шептал, шептал ей в лицо задышливо: