Со стариком он снова встретился через пару дней. Пошли слухи, что скоро будет война с болгарами: какого-то тамошнего царевича объявили царем и отказались платить новый налог, введенный империей. Говорили, там можно взять неплохую добычу. Император Михаил сам собирался повести войска, хотя, по тем же слухам, болезнь его становилась все тяжелее. И снова они с Тормодом и Свеном сидели в корчме. Тормод, наконец, добился своего от хозяйской дочки, и был доволен, словно медведь, нашедший полный меда улей. И назад они пошли той же дорогой. Хотя понял это Харальд, когда снова оказался у церкви, а Свена с Тормодом видно не было. Зато хорошо было видно старика, и запах его чувствовался так, что ни с чем не перепутать.
— Что, голубь сизокрылый, загордился? — спросил старик устало. — Да кто я такой, чтобы по ночам с юродом поганым ходить? Не хотел по добру, будет по худу.
Харальд уже был готов убить надоедливого старика, хотя чести это ему бы не принесло. Но тут небо вдруг приблизилось, потом взлетело наверх, а сам он почему-то лежал на спине, и голова гудела от боли.
— Сколько лет живу, — старик сидел рядом на корточках, — а все удивляюсь. По-хорошему вас просишь, не допросишься. Дашь по голове разок — все сразу понятливые делаются. Завтра жду, где говорил.
Винный хмель из головы улетучился, и от этого стало еще неприятнее.
Следующим вечером старик повел себя как ни в чем не бывало.
— Явился, орясина, — поприветствовал он Харальда. — Ну, полезли в чрево земное.
Цистерны были еще одной диковиной Миклагарда. Огромные каменные вместилища, где собиралась пресная вода. Мало кто там бывал, рассказывали разное, и Харальду было не по себе идти за стариком. Тот бодро семенил, казалось, нисколько не сгибаясь под своими веригами. По узкой ненадежной лестнице они спустились в каменную холодную сырость, внизу плескалась вода.
— Нишкни теперь, — сказал старик, — ногами-то перебирай поживее. Осторожно, в воду не свались! Тут лодчонка моя привязана, перелезай.
В лодке старик сначала зажег фонарь, утвердил его надежно на дне, чтобы не повалился и не поджег чего ненароком, потом взялся за весла и оттолкнулся от стены.
Харальд смотрел на уходящие ввысь каменные колонны, на свод, терявшийся в темноте. Цистерна могла вместить в себя целый дворец.
— Не по нраву? — спросил старик. — Правильно, здесь мало кому ловко, такая махина! Да и из здешних никто сюда заглядывать не любит. Кричи, не докричишься.
Вода плескалась, черная, словно горючее масло. Ни посреди бушующего моря, ни в ночных вылазках не было Харальду так не по себе. «Неуверенность», — сказал бы кто другой, но он таких слов не знал.