Ворон и в самом деле чудовище. Чудовище, что ни на суан не ценит жизни — ни свою, ни чужие, и не гнушается делать то, что делать немыслимо. Но — непобедимое чудовище. Все еще непобедимое, а для полководца это, наверное, важнее, чем милосердие и благородство? Особенно если ответственность за немыслимое он берет на себя, а вот победой щедро делится с подчиненными. Валентину кажется, что он наконец понял Рокэ Алву, но тут Ворон убивает Адгемара и отпускает Эпинэ. Он благодарен за Робера — тот служил с Юстином, они дружили, — а Адгемара и сам был бы не прочь пристрелить, но… Все же, что такое Ворон? Впрочем, довольно того, что для него, похоже, и впрямь нет ничего невозможного.
Валентин почти влюблен. Он слушает Ее Величество, и ненависть, поугасшая было после Варасты, вспыхивает с новой силой. И тут Катарина (зовите меня Катари, когда мы наедине) совершает ошибку. Она вспоминает Юстиниана — ах, Джастин был настоящим рыцарем! — и делится подробностями. Ее Величество даже можно понять — вряд ли ей пришло в голову, что взрослый теньент посвящал в свои сердечные дела мальчишку. Но Юстин провел в Васспарде две недели, прежде чем все началось всерьез, и беседовали они не только о фехтовании. И то, что сейчас говорит ему Катарина, — это не умолчание, не заблуждение, не ее взгляд на правду — это просто обыкновенная ложь. Красивая женщина — королева — сидит в монастырском саду и лжет влюбленному оруженосцу. Интересно, Юстину она тоже лгала? И кому еще? Аудиенция заканчивается, и Валентин кланяется, обещая верно и преданно служить своей королеве. Вполне возможно, что он тоже лжет. Но, как говорит Питер, вы пелвые начали.
Зиму Валентин проводит в Васспарде. Фехтует с братьями, обсуждает с Корнелием Варастийскую кампанию, пишет письма однокорытникам. Матушка выслушивает его весьма сокращенный рассказ о Катарине (герцогиня Ангелика успела полгода пробыть придворной дамой Ее Величества) и больше со старшим сыном не разговаривает. Это больно, но пусть матушка лучше с ним не разговаривает, чем похоронит. И его, и мальчиков следом.
А еще герцог Придд разбирается с бумагами. С теми, что нашел здесь и в Олларии, и со своими дневниками, что вел в минувшие месяцы. Оказывается, за такими, как Штанцлер, полезно записывать. И, сидя за столом в отцовском — своем, Леворукий, своем! — кабинете, Валентин окончательно понимает, где именно ошибся герцог Вальтер пять лет назад.
…Когда, вскоре после Октавианской ночи, Штанцлер вызывает его к себе и показывает список, якобы чудом украденный у Дорака, Валентину уже почти смешно.