Митос свесился с дивана и потянул за край полотенца:
— Милорд, вы не будете так добры, что хотя бы позволите… Мать твою! Байрон, какого черта?!
Прическа поэта напоминала творение пьяного да к тому же слепого коновала. Назвать того, кто это сотворил, парикмахером язык не поворачивался. Непривычно коротко подстриженные волосы были неровными и торчали клоками в разные стороны.
Байрон, сев, с трудом пытался сфокусировать взгляд на Митосе:
— Док… Можно было просто переступить, дружище…
Остатки хорошего настроения Старика потихоньку вылетали в трубу:
— Мне повторить вопрос? До какого состояния нужно было нажраться, чтобы это сотворить?
Байрон тяжело вздохнул, прощаясь с последними надеждами на сон:
— Тебе говорили, что ты пессимист? Нажраться… Док, я возвращался ночью, не справился с управлением и улетел в канаву. Разбил свою и без того больную голову, а до кучи перемазался в глине. Надо было что-то делать с колтунами, а на большее я был не способен. Прости, но парикмахерский талант в число моих достоинств не входит.
Митос опустил на диван полотенце, которое все это время комкал в руках, и прикрыл глаза. Наверное, он никогда уже не сможет не искать в поступках этого мелкого пакостника тревожные звоночки. Хотя зарекаться было нельзя. Никогда — редкое слово в лексиконе человека, которому больше пяти тысяч лет. Тем более что версия Байрона звучала убедительно и вполне реалистично. Поэт тем временем перебрался с пола на диван и, усевшись рядом, с выражением вселенской скорби на лице ощупывал свою голову:
— Но в одном, мой милый мудрый Док, ты прав — я выгляжу как последний урод. Как парижский клошар, которого заели вши и измучил лишай. Док, я ужасен.
Маклауд бы, наверное, принялся жалеть парня, но Митоса что-то в этой речи смущало…
— Док, я ничтожен. И только ты в силах мне помочь…
О да, любимая песня этого гениального спекулянта. А еще эгоиста, нахала, беспардонной скотины и… и, пожалуй, худшего на свете парикмахера.
— Намек понят, — Митос со вздохом поднялся с дивана. — Ножницы оставил в ванной? — Байрон молча кивнул. — Наблюдать это убожество выше моих сил.
Ножницы нашлись действительно быстро, прямо в раковине. Но уходить из ванной Старик не спешил. Что-то было не так. Понять, что именно, труда не составило. В ванной комнате было идеально чисто. Хотя Митос точно помнил, что вчера, как минимум, на зеркале был след от зубной пасты, а занавеска слетела с одного из крючков. Человек, попавший в аварию, не доходит до спальни, одевает уличную обувь после душа, не в силах найти носки (босиком поэт ходил редко, по понятным причинам), но буквально до блеска вылизывает ванную?!