— Так что я взбиваю тебе омлет, играю тебе на скрипке и вдвоём у нас получается наскрести процентов 30 того, что я счёл бы нормальной жизнью. Не потому что ты не справишься без меня — если придётся, ты всю вселенную сама одолеешь — но чёрт побери, ты не обязана делать это без меня.
— Это произошло не мгновенно. Но довольно шустро. Поначалу мы сошлись на музыке, Бах и Мендельсон. Оба любили табак, оба терпеть не могли «Секретные материалы». Потом перешли на кофе и вино. Потом — походы и наблюдение за птицами, смотрели поток Персеид. Любили киношки с Брюсом Ли. Смотрели «Закон и порядок» и «Свою игру», запоем читали книги. Нет, по правде говоря, книги — это больше по моей части. Теперь у тебя не хватает времени на долгосрочные усилия.
Он потирает пальцами переносицу. Любые два человека могут сойтись до такого уровня. То, что они прожили несколько лет в одном и том же месте, ничего не значит. Что же между ними было?
— Мы понимаем друг друга, — говорит он. — Лучше, чем все, кого я видел. Можем два месяца не видеть друг друга, пока я в турне или ты в загранкомандировке, а потом вернуться и продолжить разговор с того слова, на котором прервали. Мы связаны. Мыслим в одном пространстве. Ты всё это увидишь. Это появится снова, так же быстро. Просто дай этому возможность появиться.
До Уилер почти доходит. Она видит форму того, что описывает Адам. Форма далёкая и неясная, но если сконцентрироваться, то можно попробовать разглядеть её почётче. Это тревожит Мэрион по каким-то смутным причинам, которые она не в силах изложить целиком, но теперь она почти понимает, как в её жизни могло быть место такому. Как это могло вписаться в её быт и увязываться со всем остальным.
Но Адам только что произнёс нечто критически важное. Сказал слово, которое разом превратило брачную консультацию в боевую обстановку. Уилер не может оставить это без внимания. Усилием воли она рвёт одну нить разговора и хватается за другую.
— Какая война?
На этот раз Адам не совсем понимает, что происходит.
— Господи Боже. Война, Мэрион. Не знаю, как ещё её описать?
— Что за война? Сколько людей?
— Не знаю, — отвечает Адам. — Есть имена. Которые ты перестаёшь называть, а когда я их вспоминаю — игнорируешь меня. Полагаю, тому есть причины. Я не знаю подробностей. Да и откуда мне? Почему ты их не знаешь?
Уилер молниеносно просчитывает логику. Само существование войны имеет смысл. Это подтверждает подозрения, которые у неё давно были. Война могла идти уже годы, но она этого не осознавала. Разумно даже то, что она могла сражаться на этой войне, одерживать верх и сама этого не знать, могла справляться со своими воспоминаниями или терять их в боях. Определённо это не первый случай, когда она открывает для себя эту войну. Разумно, что Адам с его природным даром, с его ментальной жировой прослойкой, мог находиться на краю этого боя и смутно осознавать его. А Отдел… в Отделе мучительно не хватало людей.