.
Потом последовала долгая пауза и его соединили то ли с очень взвешенным и неэмоциональным человеком, то ли с удивительно членораздельным роботом-телефонистом. Ему велели ждать около телефона, вскоре прибудет сотрудник. Чуть меньше чем через пятнадцать минут прибыла Мэрион Хатчинсон собственной персоной.
Он показал ей дверь. Они зашли на несколько метров внутрь. Хатчинсон присела и нацелилась каким-то то ли фонариком, то ли сканером на пальцечервей. За их спинами что-то потянулось и аккуратно закрыло дверь. Щёлкнул замок. Они повернулись, увидели, что это было, и побежали.
* * *
Хатчинсон прорубает путь сквозь последний пролёт забитой плотью лестницы. Они почти на крыше. Эта часть расползшейся заразы, похоже, не может двигаться самостоятельно, но хваткая она донельзя.
Уилер стоит в трёх шагах за её спиной, отчасти — чтобы не попасть под замах, но в основном для того, чтобы не смотреть на её работу. Мясницкая работа, очень грязная и кровавая, но Хатчинсон, похоже, это не смущает. Она методично рубит, пока по лестнице не начинают течь фонтаны крови, заливая ей обувь, а ему — носки. Действует она, словно подравнивает живую изгородь.
Вжумх. Хряп.
Уилер ёжится и начинает сдавать. Если не стоять ровно и неподвижно посередине лестницы, уцелевшие пальцы цепляются за рукава и волосы. Ещё несколько минут — и до него может дойти, что всё это по-настоящему.
— Это мрак, это безумие, — бормочет он снова и снова.
— Как ты там тогда выразился? — неожиданно спрашивает Хатчинсон.
— Ммм?
— Не выпадай. — Вж-хряп. — Когда та масса пёрла по коридору, как ты сказал? «Распальцованный»?
— Эм… — Уилер, похоже, настраивается на новую волну и приходит в себя. — Да. Но, э, не в современном смысле этого слова…
— …а в смысле «разделанным и переработанным в пальцы». Дошло. — Она улыбается, это ясно по тону её слов. — Хр-люп. — Отлично.
— Правда?
— А что за музыка для скрипки?
— Эм. Какая тебе нравится? Сегодня… тем вечером… Господи, вчера вечером давали Прокофьева, концерт № 1 для скрипки с оркестром. И ещё несколько произведений, но это для меня — главное блюдо. Уж в него пришлось вгрызаться.
Хатчинсон прекращает рубить и поворачивается к нему лицом. Даже смотрит в глаза.
— Кошмарное произведение.
— Да, его нелегко исполнить, — с радостью констатирует Уилер.
— Нет, в смысле, оно беспорядочное. Невозможно слушать.
— Могу сыграть что хочешь, — заявляет Уилер.
Хатчинсон секунду-другую обдумывает это предложение.
— Бах. Баха сыграть сумеешь?
— Дай только скрипку в руки.
Хатчинсон думает ещё секунду. Затем улыбается, кивает и снова берётся за топор.