— Успокойся, — продолжая трепать его волосы, сказала Ирина Анатольевна. — Возможно, я делаю из мухи слона. Пойди переоденься, и будем ужинать.
— Черт… а ведь правда. Целых два года они — ни шагу друг без друга… Алексей дневник стал прятать. Раньше бросал где попало.
— Иди. Я разогрею еду.
По дороге в спальню он заглянул на балкон. Танька лежала на стареньком стеганом одеяле и грызла печенье.
— Здравствуй, па, — сказала она, лениво потянувшись.
— Валяешься, усталое поколение? — спросил он, улыбаясь. Танька всегда действовала на него умиротворяюще.
Она надула губы.
— Нечего обзываться! Так и бывает, когда родители чересчур деятельные. Вкалывают всю жизнь, а второе поколение сразу рождается усталым. Износившиеся гены!
— Ах ты, паршивка! — вырвалось у него. — Я вот скажу матери, какие ты комплименты тут нам раздаешь! И опять словечки: «Вкалывают»!
— Слова-идиоты.
— Слова-паразиты.
— Нет, идиоты.
Он присел ка порожек и хлопнул ее по голой ступне.
— Бесстыдница. В восьмой класс перешла, а так разговариваешь со старым отцом.
— Вовсе ты не старый, — возразила она, садясь и натягивая платье себе на колени.
— Что читаешь?
— «Финансиста».
— Интересно?
— Не очень, — покрутила она головой. — Биржи, акции, спекуляции… Дай мне что-нибудь другое.
— В каком духе?
Она помялась.
— Все равно. Лишь бы не про войну.
— Про любовь?
— Ага.
— Возьми «Вешние воды» Тургенева. В большом шкафу, на третьей полке справа…
— А какой том?
— Восьмой. И пошли ужинать.
Разговор с Танькой немного успокоил его. Он всегда был уверен, что кто-кто, а дочь не преподнесет ему никаких сюрпризов, несмотря на свой неугомонный нрав. Открытая, импульсивная, душа — нараспашку: если и захочет скрыть от родителей нехитрые девчачьи секреты, дольше одного дня не выдержит, непременно разболтает.
Зато Алексей, праведный, уравновешенный мальчик, чуть ли не с пеленок ставил его в тупик: маленький внутренний мирок его был неприступен, туда не так-то легко было проникнуть. Сын настолько точно повторял характер отца, что тому не раз приходилось туго: лучше иметь дело с десятком незнакомых людей, чем вести долгую, незаметную для непосвященных борьбу с самим собой.
Было уже около девяти, когда Ирина Анатольевна, часто выходившая на балкон, будто просто так, хотя Ларионов прекрасно знал, что она волнуется и высматривает Алексея, жестом позвала его:
— Вон они.
В синеватом свете фонарей Евгений Константинович увидел на той стороне улицы под деревом обнявшуюся парочку. И узнал желтую безрукавку Алексея.
— Ну, и что? — сказал он сердито. — Уйдем отсюда.
* * *