— Где ты раздобыла битлзов? — спросил Виталий, пока Марико заправляла новую кассету.
— Отец привез. Давно уже. Это английская запись.
— Отец у тебя — класс. Знает дело, — сказал Петя Влахов. — А мою Евгешу такая музыка не колышет. И вообще все они одинаковые…
Евгешей он называл свою бабушку Евгению Филипповну, которая после гибели его матери, попавшей несколько лет назад в автомобильную катастрофу, заменила ему семью. Где его отец, ребята не знали, а сам Петя не любил распространяться по этому поводу. Он редко бывал серьезен и вечно зубоскалил, изо всех сил стремясь казаться остроумным. Вместо «суббота», говорил «шестница», вместо «гороно» — «горе оно», вместо «телевидение» — «елевидение» и т. д. А когда занимал кому-нибудь место на стадионе или в кино, победоносно заявлял: «Я застолбил участок».
— Мои о любом шейке говорят, что это не музыка, а музыкальная плякса, — вставила Рита. — Плюются…
— Люблю побалдеть под хорошую шаншонетку, — сказал Петя, тряхнув шевелюрой. — Ноги так и ходят, как заводные. Полное раскрепощение мозгов. Чего ты там возишься, Марико? Давай сбацаем!
— Шансонетку, — поправил Алексей. — И ты неправ, Петя.
— В чем это?
— Насчет стариков. Не все новое надо принимать безоговорочно. Наконец, есть старики, которые ни в чем не отстают от своего времени. Даже если не танцуют шейк.
— О таких не слыхал, — отрезал Влахов, обнимая Марико за талию. — Твист — им дурно, джинсы — уродство, стрижка «под канадку» — вылитый Тарзан. Интересно, какой он из себя, этот Тарзан? Хоть бы одним глазком посмотреть. Говорят, железный мужик.
— Приходи, я покажу, — сказал Алексей. — У меня дома есть книжка о Голливуде. Актера, который его играл, зовут Джонни Вайсмюллер…
— Много у вас книг, — сказала Рита Карежева. — Я видела, когда вы заселялись. Носили, носили… Целая библиотека.
— Папа давно собирает, — слегка покраснев, объяснил Алексей.
— Все-то ты знаешь, — негромко буркнул Влахов.
— Я тоже не встречала таких, — сказала Оля.
— Ты — о ком?
— О стариках. То есть я, конечно, понимаю… когда речь идет о целях больших, главных, то они у нас одни и делить нам тут нечего. Но в самых простых житейских вещах…
— Тут у них самодержавие, — перебил Петя.
— Наверно, это закон природы. Каждому — свое. Старшее поколение никогда не поймет молодых до конца… Как возрастное отложение солей в костях и суставах. Все становится деревянным, теряет подвижность и гибкость, нельзя ни повернуть, ни согнуть! И человеку кажется, что так и должно быть, так было всегда и будет до скончания века!
Она выпалила это залпом, без точек и запятых, словно весь вечер думала об одном. И в словах ее было столько запальчивости и досады, что все удивились, даже флегматичный Виталий.