Первая любовь эгоцентрична и не признает ничьих прав, кроме своих собственных.
Кто из нас не считал откровенным предательством самые невинные знаки внимания, оказанные другому нашей избранницей? Кто не совершил глупостей, неосмотрительно и бездумно разрушая еще не окрепшие узы первой привязанности неосновательными придирками и подозрениями? Кому посчастливилось (или наоборот — разве это когда-нибудь знаешь наверное?) не испытать жестоких уколов полудетской ревности, такой яростной и отчаянной, потому что жизнь еще не раскрыла всех своих красок, и палитра пока бедна, и на ней только две — белая и черная?..
…После уроков подошла Зарият. Строгая, худенькая, с большими миндалевидными глазами, как на старинных восточных миниатюрах. Секретарь школьного комитета комсомола. Щеки ее покрывал нездоровый румянец: у нее был врожденный порок сердца, что сообщало отношению к ней одноклассников особую, не свойственную подросткам мягкость с примесью затаенного любопытства. Очень немногие, в их числе и Алексей, ничем не выделяли ее среди других, и она платила им за это самой искренней дружбой.
— Алеша, ты не забыл?
— О чем, Зари? — он с трудом оторвался от своих мыслей.
— Тебе же выставку готовить. Разве Ираида Ильинична не говорила? Вечер сразу после праздников.
Он смотрел на нее, плохо соображая, о чем идет речь.
— Что с тобой сегодня? Рассеянный с улицы Бассейной! Я — о выставке!
— А-а! Ладно. Но, честное слово, Зари, я не знаю, где мы возьмем… По-моему, только Влахов еще мастерит что-то, а остальные…
— Надо найти. Может, что-нибудь ребята делали в прошлые годы? Нехорошо, если у всех классов будет, а у десятых нет.
— Раз ты так считаешь, я постараюсь. — Алексей заставил себя улыбнуться.
— Найдем, — подтвердил подошедший Петя. — Сбацаем вернисажик не хуже других, будет люкс мажор. Не сомневайся, Зари.
— Смотрите же.
* * *
День прошел как во сне. Все валилось из рук. Уроков Алексей так и не приготовил и с пяти часов торчал на балконе, прислушиваясь к музыке, доносившейся из квартиры Макуниных. Оля играла на пианино.
С гор дул резкий ветер, — несмотря на солнце, было холодно, Алексей основательно продрог и собирался погреться, но тут музыка оборвалась.
— Чего мерзнешь? — спросила Таня, высунув любопытную мордочку в дверь. — Курить начал, что ли?
— Не мели ерунды, — с досадой ответил Алексей. — Займись своим делом. Оставь меня в покое.
— Подумаешь, — пискнула она и, ткнув его кулачком в бок, исчезла.
…Сейчас Оля уйдет!
Вот она надевает куртку, снимает дверную цепочку…
И никто ее не удержит?
Он стоял потерянный, не замечая, что весь дрожит — то ли от холода, то ли от нервного напряжения.