В передней раздался звонок. Прерывистый, неуверенный. Евгений Константинович помчался открывать.
— Где ты был?
Алексей не ответил. Молча прошел в темный угол коридора и сел на ящик для обуви, стоящий под вешалкой.
У Евгения Константиновича шевельнулось нехорошее предчувствие. Что с сыном? Плащ мокрый, брюки задрызганы до колен ошметками грязи, лицо серое.
— Раздевайся. Пойдем скорей к маме. Она умирает от беспокойства.
Пропуская сына впереди себя, Евгений Константинович уловил запах вина.
— Ты… пил?
— Да.
Отец скорее догадался, чем услышал этот едва прошелестевший ответ. Он уже весь кипел: с детства Ларионов-старший ненавидел зеленого змия, насмотревшись на отцовские возлияния.
Как можно сознательно вывернуть себя наизнанку, выплеснуть наружу худшее, то, что надо подавлять и выкорчевывать, если хочешь быть человеком? Алкоголь действует на людей по-разному: одних превращает в бесхребетных слюнтяев, готовых обнять весь свет и облагодетельствовать первого встречного, у других взбаламучивает ядовитый осадок, накопившийся за годы от смутного беспокойства и неудовлетворенности собой и своими ближними. То и другое одинаково омерзительно.
Бывая в гостях, на учительских вечеринках, Ларионов никогда не корчил из себя институтку, но больше двух-трех рюмок никто не мог заставить его выпить. «Читайте «Голландскую доблесть» Лондона», — говорил он и накрывал рюмку ладонью.
Если же ему приходилось сталкиваться с пьяными, которые давили его тягучими нудными разговорами, он бледнел и еле сдерживался, чтобы не сказать резкость.
И это ему сын преподносит такую пилюлю!
— Полюбуйся! — сказал Евгений Константинович, когда Алексей вошел в спальню и, опустив голову, прислонился спиной к дверце платяного шкафа. — От него за версту разит вином!
Ирина Анатольевна с тревогой взглянула на побелевшее лицо мужа. Теперь она волновалась за него больше, чем за сына, который был здесь — жив, цел, остальное можно уладить. А вот в Евгении Константиновиче ее с некоторых пор стали беспокоить приступы гнева и раздражительности, которые (она видела это) ему все труднее становилось обуздывать. Он по-прежнему не повышал голоса, но потом целый день ходил с головной болью, глотая пятерчатку и элениум.
— Женя…
— Нет, ты понимаешь?!. Тут все совершенно естественно. Какой пример перед глазами у молодого человека? Родители — тунеядцы: только и думают о выпивке! Нет принести в дом трудовую копейку — пропивают имущество, детей держат впроголодь, полураздетыми оборванцами, в полном духовном пренебрежении! Так как же не идти по стопам отца с матерью и не шляться до часу ночи, чтобы явиться домой под мухой?!.