. В итоге, не смотря на обилие мнений о времени появления памятника
[97], тексты большинства сообщений Суздальской летописи относятся к началу XIV в.
Не менее значимо Галицко-Волынское летописание. Проблема его появления вызвала жаркую научную дискуссию. По мнению Н.Ф. Котляра, Галицко-волынская княжеская летопись, включенная в Ипатьевский список, и внутренне разделенная на Галицкую и Волынскую части, сформировалась в дошедшем до нас виде в 1264 и 1290 гг. соответственно[98].
Несомненную научную ценность для данного исследования представляет Новгородская первая летопись старшего извода. А.А. Шахматов относил ее появление к XIV в., а временем окончательного ее формирования выдающийся исследователь считал 1330 год[99]. Подобного мнения придерживается и Б.М. Клосс. Правда, при этом он замечает, что записи, посвященные второй половине XIII века, были заменены в первой половине XIV в. из-за обострившегося московско-тверского противостояния[100].
Все названные своды, дошли до нас в списках первой трети — второй половине XIV в. и содержат сообщения, позволяющие реконструировать состояние церковной организации, как до монгольского вторжения, так и в изучаемый нами период. Особенно интересен пласт летописных сюжетов, связанных с описанием монгольского нашествия и последствий золотоордынского господства в княжествах северо-восточной и южной Руси, а также в Новгороде соответственно.
Особенность перечисленных сводов, окончательно сформировавшихся на рубеже XIV века, состоит в том, что доносящиеся ими известия сохранили в себе явные следы редакторской работы, обусловленной влияниями времени, интересами церкви и княжеского рода[101]. Создается впечатление, что, выправляя сообщения об обстоятельствах русско-монгольской войны и последующих событиях, еще свежих в памяти древнерусских элит (а именно на них было рассчитано летописание[102]), высшая церковная иерархия еще не могла в полной мере «переписать» историю, придав действиям своих пастырей едва ли не религиозно-эпическое звучание[103], как это произошло в более позднее время. Пока же она только стремилась представить себя в более выгодном свете через умолчания и осторожные формулировки. Так, сохранив лояльность к Орде, она, скорее всего, желала если и не скрыть, то, по меньшей мере, сгладить или затушевать свою специфическую позицию в русско-ордынских отношениях.
При анализе церковно-ордынских отношений также были использованы более поздние летописи: Никоновская (Патриаршая) летопись[104], Степенная книга[105], Русский хронограф