В глазах его были тоска и недоумение. Он спросил:
— Отчего же вы прямо не пошли с вашими рукописями, ну, скажем, в «Новый мир»?
Все молчали. Максимов ответил очень дружелюбно:
— Мы ходили. Там не захотели печатать.
— Ну, в «Знамя» снесли бы, — вяло посоветовал Романов.
— Были и в «Знамени», — сказал Максимов.
— Зачем это нужно было — какое-то сомнительное издание? — спросил Романов, глядя мимо нас. — Можно было бы в «Новый мир», например…
— Были в «Новом мире», — сказал Максимов.
Мы молчали. Говорить было нечего. Мне помнится, было почему-то даже смешно. Нервное, видимо. У Володи ходили желваки. Он накалялся.
— А чего же в «Знамя» не понесли? — спросил Романов.
— В «Знамени» тоже были, — ответил Максимов яростным шёпотом.
Кто-то из нас, сейчас не помню, кто, сказал:
— Нас, собственно, беспокоит судьба редактора сборника. За что его уволили?
Романов помолчал, потом сказал:
— Можно было бы и в другие журналы. Вон их у нас сколько.
— Носили, — сказал Максимов.
— А в «Новый мир»? — спросил Романов.
Он смотрел в сторону. На лице его было страдание.
— Носили, — прошипел Максимов.
— Ну, в «Знамя», — автоматически посоветовал Романов, — пошли бы в «Знамя»…[233]
Вспоминая те события и участников альманаха, Николай Васильевич Панченко не хотел, чтобы забыли и тех, кто участвовать в этом не хотел, кто по долгу службы должен был остановить выпуск крамольной книги, но не сделал этого. Он говорит:
— Участвовали не только «пролетарии», которым нечего терять, но и директор издательства, но и секретарь обкома по пропаганде Алексей Сургаков. И тот же начальник обллита Г. Овчинников сопротивлялся так, чтобы его сопротивление можно было преодолеть. Их всех поснимали с работы. Они подорвались на наших минах и скоро скончались от ран: на войне как на войне. Мне стыдно перед ними, но в то же время я горд за них: они знали, на что идут. И сохранили со мною добрые отношения.
Кстати, наказаны были не только люди — Калуга была лишена областного издательства.
Больше других авторов критика громила Булата Окуджаву за его повесть «Будь здоров, школяр» Тут ещё очень некстати в ленинградской газете «Смена» была напечатана разгромная статья[234] о песнях Булата Окуджавы, перепечатанная потом и в «Комсомольской правде».
Эпитетов не жалели:
«Я не хочу умереть» — вот все, к чему сводятся мысли и устремления «героя», более чем странного для нашей литературы. Скверные идеи, неприглядный герой, убогонькая концепция повести Б. Окуджавы. Война вышла в повести Б. Окуджавы трагической, губительной, страшной, жестокой, — кто будет спорит против этого! — но вместе с тем картина войны получилась глубоко неправдивой, потому что из нее противоестественно выпал народный героизм, народная мужественность