Потом мы сидели на кольцевой улице, замыкающей самое сердце Мериужа в свой бесконечный круг, а мимо нас проходили туристы и мериужцы. Я думала о маме – как часто она, совсем девчонкой, приезжала сюда с подругами, сидела здесь, болтала и смеялась? Отец говорил о ней, но он не рассказывал и сотой доли того, что я хотела бы знать.
Наверное, именно в этот момент я отчетливо осознала, что всегда буду рядом со своей дочерью или сыном. Всегда, что бы ни случилось. Несмотря ни на что.
Время пролетело незаметно, и вот мы ужинаем, а вот уже поднимаемся в фойе кинотеатра. Толпа народа, собравшаяся у дверей в ожидании открытия зала, гудит, и Бен отводит меня подальше.
– Чтобы случайно спойлеров не нахвататься. В Аронгаре премьера стартовала две недели назад, сразу после праздников, – поясняет он. А потом спрашивает: – Не устала?
Это «не устала?» оказывается слишком внезапным, и так же слишком внезапно на меня обрушивается осознание проведенного с ним дня. Да, нам нужно поддерживать легенду нашей «обрученности», но насколько достоверно… Или правильнее будет сказать, что нужно сделать для поддержания легенды? По сути, достаточно было того плана-минимума, о котором я говорила.
– Все в порядке, – отвечаю я, и до самого сеанса мы больше не произносим ни слова.
Потом мы смотрим кино. На этой картине можно откровенно реветь, совершенно не стесняясь своих чувств, и пусть эта история – вымышленная, она только основана на реальных событиях, таковой она не воспринимается. Про Джермана Гроу говорит весь мир, и я понимаю почему. Когда несколько лет назад вышла история Теарин Ильеррской, где его жена играла главную роль, я, как и многие девочки моего возраста, преимущественно залипала на Рихта Паршеррда в роли Витхара Даармархского.
Неудивительно, что эта роль для Паршеррда стала пропуском в мир большого кино и для многих других актеров – тоже.
Гроу действительно гений.
Поэтому сейчас, на этой истории, которая вроде как вымышленная, я откровенно реву. Напоминаю себе, что Танни Ладэ-Гранхарсен счастлива в браке (с тем самым Джерманом Гроу), но все равно реву. Кажется, эти слезы становятся очищением: не те, что были после ухода Стенгерберга с Арденом, а эти.
Еще я смеюсь.
Радуюсь и чувствую, как в падении перехватывает дыхание.
Как бы там ни было, когда кино заканчивается, я полностью опустошена, но опустошена приятно. Чувствую себя воздушной и легкой, улыбаюсь, поворачиваюсь к Бену. Он смотрит на меня в упор, пристально. Так пристально, что харрагалахт вспыхивает, отзываясь во всем теле странной жаркой волной.