— Вот уж глупости. Ты просто не видела других его работ, иначе бы поняла, что каждая его картина написана с неменьшим мастерством. Его сиятельство наделен даром вдыхать жизнь в свои творения. Может, это и не магия, но благословение Богов так уж точно. И он никогда не был влюблен в меня по-настоящему, просто привык считать меня своей невестой, только и всего. Однако ныне он освобожден от навязанных родителями обязательств по отношению ко мне. Поверь, дорогая, чтобы не чувствовал ко мне Элдер, но его взгляд не задерживается на мне. Он не ищет возможности увидеться со мной и поговорить, кроме тех случаев, когда мы оказываемся все вместе в гостиной. Да и тогда это всего лишь светская беседа и не более. Я знаю, о чем говорю, сестрица, ты уж мне поверь. Тебе нечего опасаться. Промеж вас меня нет, и не будет. А еще, — я скосила на нее лукавый взгляд: — А еще я видела, как он смотрит на тебя, и в его взгляде читается интерес и любование. Быть может, ты не замечала, но он рисует тебя, когда ты стоишь у мольберта. В своем блокноте. Я видела, когда как-то заглянула к вам. Я тогда поняла, что стану лишней, если войду, потому прикрыла дверь и ушла.
— Правда? — глаза Амберли распахнулись, и я кивнула с улыбкой:
— Хэлл мне свидетель.
— О, Левит, — помянула она свою покровительницу.
— Наша Мать с тобой, сестрица, — заверила я. — Потому, если родители одобрят просьбу графа, не отказывайся. Дай ему возможность поухаживать за тобой.
— Я будто бы в огне, Шанни, — произнесла Амбер. — Неужто и вправду рисует меня, пока я не вижу? И смотрит…
— Клянусь, — ответила я, подняв руку.
— Ох, — только и ответила она, а я рассмеялась.
Родители, если и слышали нашу беседу, то не показали виду. Они шли впереди, разговаривая о чем-то своем, и батюшка лишь время от времени бросал взгляд назад, чтобы посмотреть на нас с сестрицей. Но, уже подходя к особняку, обернулась и матушка, заслышав наш с Амберли смех.
— Что это за неприличный гогот? — вопросила ее милость, когда мы приблизились. — Разве же так смеются девицы благородного воспитания?
— В этот день положено веселиться, матушка, — возразила я.
— Но не так же громко! — возмутилась родительница. — Это же какой-то кавалеристский полк, право слово! И я говорю не о всадниках.
— Полк… — батюшка усмехнулся: — Вы сильно преувеличили, ваша милость. К тому же мы уже почти вошли в особняк.
— Вот там пусть и хохочут, — не сдалась матушка. — А на улице только легкий смех, негромкий и искрящийся, будто полет бабочки. Не понимаю, почему это нужно повторять девицам на выданье.