Мы обсуждаем наше литературное творчество. Мы разговариваем о нашей жизни, о новостях в мире, о книгах, которые мы читаем, о музыке и кино («Маленькая мисс Счастье»!).
Я посчитал, что прошел год, да, целый год, с тех пор как он уехал из Лос-Анджелеса. Насколько я знаю, он уже год живет трезвой жизнью. После всего, что было, верю ли я, что он остается трезвым? Разве я отказываюсь от того, что мы пережили? Разве я не вижу, как все это трудно и что эти трудности никогда не закончатся? Ничего подобного. Но я надеюсь. Я продолжаю верить в него.
Сразу после кровоизлияния в мозг я сетовал, что упустил нечто, что мне казалось преимуществом пережитого опыта на грани смерти, помимо максимальной привилегии – остаться в живых. Как я уже говорил, я часто слышал и читал, как выжившие описывают озарения, которые снизошли на них вследствие тех или иных трагических событий. Их жизнь радикально изменилась, стала проще, появились более четко обозначенные приоритеты. Они переосмыслили свою жизнь и стали по-новому ее ценить. Но я также говорил, что всегда ценил жизнь. В моем случае, наоборот, кровоизлияние в мозг заставило меня с большей опаской смотреть на жизнь. Я понял, что трагедия может случиться с любым из нас или с нашими детьми в любой момент и без всякого предупреждения.
Однако я поторопился с выводами. С тех пор многое изменилось. Наряду со стадиями переживания горя или умирания должны существовать и какие-то стадии восстановления после травмы. Я убедился в этом на собственном опыте, поскольку только по прошествии времени осмыслил все то, что пережил, находясь в неврологическом отделении интенсивной терапии.
В декабре мне исполнилось пятьдесят лет. Я тогда рассказывал своему психотерапевту о событиях последних лет. Когда я сообщил ему, что все неврологи решительно отвергли идею о том, что кровоизлияние в мозг было связано со стрессом, которым была насыщена моя жизнь, он снисходительно посмотрел на меня и сказал: «Ну, во всяком случае, он вам не помог». Он подчеркнул, что еще до того, как мой мозг буквально взорвался, он находился в таком напряженном состоянии, будто вот-вот взорвется. Годами я жил, испытывая сильнейшую и неотступную тревогу за Ника. Это вполне объяснимо: ни один добросовестный родитель наркозависимого не может надеяться на долгие периоды спокойной жизни. Я был благодарен за моменты, когда наступало облегчение – когда Нику, казалось, было лучше, когда он был в порядке. Тем временем я изо всех сил старался наслаждаться жизнью – с Карен, Джаспером, Дэйзи и остальными близкими людьми и друзьями, это были хоть и редкие и короткие, но все-таки передышки.