, не щадя своих сил, вывозил киевлян, сколько позволяли железнодорожные средства.
лись – даже 7-я дивизия не проявила боевого подъема, гвардейская же дивизия – и того меньше. Генерал Драгомиров, будучи в молодости гвардейцем (он начал службу в Семеновском полку, а по завершении академии воспользовался правом переменить род войска и стал кавалеристом), внял настроениям гвардии и развернул бригаду генерала Штакельберга в Сводно-гвардейскую дивизию, несмотря на утверждения генерала Бредова, что это недопустимо вследствие опасной малочисленности офицерского кадра бригады. В результате развертывания боеспособность символических полков понизилась в такой же мере, в какой офицеры повысились в должностях (батальонными командирами стали ротные, ротными – взводные, а взводами командовать было некому)[1702]. Распухли хозяйственные части; появились поезда – базы, составленные из вагонов, наполненных сахаром, кожами, мануфактурой – в этом накоплении проявлялась не только запасливость, но и спекулятивная жадность[1703].
Генерал Драгомиров потом понял свою ошибку и со свойственною ему прямотой высказал свое разочарование в гвардии. В своем прощальном приказе по случаю упразднения Киевской области он поблагодарил войсковые части за героическую боевую работу и затем написал: «Не благодарю полки Сводно-гвардейской дивизии, которые своею малою боеспособностью и своими возмутительными грабежами запятнали свои, кровью предков освященные знамена. Не благодарю 2-ю Кубанскую пластунскую бригаду… Не благодарю Волчанский партизанский отряд…»[1704]
Генерал Бредов в конце ноября[1705] оттянул к Киеву свои войска, занимавшие Чернигов и стоявшие по Десне от меридиана Нежина до киевских предместий. А затем, по приказу из Екатеринодара, мы покинули город[1706]. Это случилось 3 декабря[1707]. Мы ощущали, что город замер в ужасе, в предчувствии большевицкой расправы за цветы в дни прихода добровольцев, за пожертвования на нужды Добровольческой армии, за «контрреволюционные настроения». Интересно, что чувствовал тот рабочий, который полгода тому назад, по приказу красных, снял со шпиля здания городской думы российский герб и заменил его серпом и молотом – мы его заставили собственноручно заменить коммунистическую эмблему российским гербом; теперь ему не миновать было в третий раз лезть на высокий шпиль, но и не миновать было чекистского наказания за выполнение «белобандитского» приказа.
Мы оставили Киев не под неприятельским давлением, а лишь потому, что продвигавшиеся к Левобережной Украине к югу красные армии угрожали нашему флангу и тылу. По той же причине мы потом оставили линии Канев – Белая Церковь, Черкассы – Умань и Кременчуг – Новоукраинка.